Эй ты, из триста седьмой! - Джулиан Хитч

— Глеб забирается на старую парту, стоящую у одной из стен. Женя оглядывается по сторонам и замечает Киру, которая, сложив перед собой руки пробирается сквозь толпу. — Мы были знакомы недолго. И вам, и мне это знакомство было в тягость, — усмехается Глеб. — Но я был обязан находиться здесь по личным причинам, хоть и не по своему желанию. Поэтому я хочу извиниться за то, что отравлял вам жизнь. Бо… Бабушка бы этого не одобрила.

По толпе проходит шепоток. Многие здесь её знали. Все, кроме новичков, которые не успели её застать. Но далеко не все были в курсе, что она приходилась Глебу бабушкой. Ксюша склоняет голову, стараясь не заплакать, и это естественно. Удивляет Женю совсем другой человек — Миша. Видно, что он знает, о чём говорит Глеб.

— Бо-Бо была моей бабушкой. — Глеб продолжает рассказывать правду. — Поэтому я был здесь. Занимался вами и общежитием. И всё ради того, чтобы сохранить для неё место, куда она сможет вернуться. Здесь она проработала больше двадцати лет, а вчера ночью умерла.

Женя не верит, что Глеб произносит всё это вслух, что не просто проживает свою боль, а рассказывает о ней. Тень был бы против, но второе «я» в этот момент словно окончательно растворяется. Женя видит, насколько тяжело Глебу даются слова — каждое забирает энергию и силы, но он не собирается сдаваться. Глеб явно настроен на то, чтобы пройти этот путь до конца. Начатое он не бросит. Глеб знает цену прощанию, но он готов поставить точку.

— Когда вы собирались здесь для попоек, а я срывался с места, исчезая на несколько часов, я был у Бо-Бо. Потому что кто-то из вас прекрасно знал о её состоянии и звонил якобы из больницы, говоря, что у неё кризис. И всё только ради того, чтобы выпить. Того, что я успевал пережить в те минуты, я никому не пожелаю. — Глеб сжимает руки в кулаки, на коже проступают вены. — И чтобы вы знали, я потерял родителей в детстве. Бабушка была моим единственным близким человеком, который сделал для меня всё, и даже больше. Я должен был отдать ей дань уважения и любви, находясь здесь. В этом чёртовом месте, в котором ценятся только алкоголь беспорядочный секс!

Глеб спрыгивает с парты и подходит ближе к толпе.

— Вы вообще не понимаете ценности собственных семей, близких и родных, которым даже не звоните! — Он закрывает глаза, что-то обдумывая. — Я многое бы отдал, чтобы прямо сейчас позвонить бабушке и просто с ней поговорить, а не думать, какие бумаги мне нужно подготовить, чтобы похоронить её.

Женя уже не замечает людей рядом с собой. Весь её мир сжимается до Глеба. До этого парня, раскрывающего перед толпой незнакомцев, которые плевали на него всё то время, что он был комендом, и против которых он каждый день выходил на бой.

— За все те шалости, что вы мне устраивали, и те, которые я устраивал вам, мы в расчёте, верно? — Глеб усмехается, обращаясь к парням и девушкам в первом ряду. Они явно испытывают не слишком приятные ощущения. Вряд ли они хотели услышать его откровения, ведь больше нельзя считать его бездушным комендом, которому так приятно было делать гадости. — Я не стану вас больше задерживать, это ни к чему. Я сказал то, что должен был сказать уже давно. Может, вы относились бы ко мне иначе, и я не защищался бы от вас и не нападал бы в ответ. Но что сделано, то сделано.

Глеб проходит через толпу: многие расступаются перед ним как перед Моисеем. Никто не бежит за ним, и Глеб, оглянувшись, говорит то, чего так многие ждали:

— Я ухожу. — Он произносит это с улыбкой. — Больше я не ваш коменд.

Женя не знает, сколько проходит времени, прежде чем начинают все начинают расходиться по своим комнатам. Вместе с потоком студентов она идёт к своей комнате, до конца не понимая испытываемых чувств. Её распирает от гордости за Глеба, который наконец сделал первый шаг к тому, чтобы вернуть себе свою жизнь. Но одновременно Женя опустошена тем, что он опять ушёл. Особенно теперь, после всего того, что рассказала ей Кира. Жене хочется сбежать из комнаты номер триста семь, и больше никогда в неё не возвращаться. Разве можно жить среди тайн и надеяться, что они никогда не откроются?

Женя первой возвращается в комнату. Вытаскивает из-под кровати чемодан и закидывает в него вещи, просто сгребая их с полок шкафа и тумбочки. Улыбаясь, представляет, как поступила бы бабушка — она бы разнесла здесь всё, борясь с несправедливость… Но Жене не хватит на это сил. Зато…

— Женя, ты куда?

В дверном проёме замирает Маша, явно испуганная тем, что видит. За её спиной Женя замечает Киру. Прикусывает губу, чтобы не влезть туда, куда влезать не нужно. Не она должна рассказать Маше правду.

— Я… — Женя не знает, что ответить. Маша выглядит уставшей и растерянной. — Я не могу здесь находиться.

Женя не врёт.

— И что ты собираешься делать?

Маша все ещё стоит перед ней, не препятствуя выходу, но переживая, как будто она поменялась ролями с Кирой. Женя ошибалась, когда верила в симпатию Киры. Искренней с ней была только взбалмошная Маша. Она не притворялась хорошей, но не делала и плохого. Просто была собой. И, может быть, если бы сама Женя опустила свой щит, за которым привыкла прятаться от окружающих, то гораздо раньше поняла бы, кто и чего стоит в их триста седьмой.

Женя открывает рот, собираясь ответить Маше, сказать ей «спасибо», но все слова, приходящие в голову, кажется как никогда глупыми.

— Увидимся на учёбе.

Женя, таща за собой чемодан, протискивается между Машей и Кирой. Медленно идёт к лифту, и правда не зная, что собирается делать. Как поступить с учёбой? Куда идти?

На неё смотрят с удивлением, но Женя не считает, что обязана оправдываться или объясняться. Она просто закрывает страницу под названием «Жизнь в общежитии». Бабушка не предупреждала, что она она может столкнуться с подобными интригами и злыми играми, итогом которых становятся разрушенные судьбы. С Жени хватит! Она лучше застрянет в своём городе, живя с родителями, но больше не станет наблюдать, а тем более участвовать в подобном.

Отсутствие дяди Васи на посту больно колет в груди. Ей бы очень хотелось