За пеленой дождя - Анна Карлссон
Бедная, как же мне было ее жаль. Она все еще ревнует, даже когда меня больше нет.
— Но дело даже не в этом. Я рассказала вам все, как предысторию. Чтобы было понятнее. Теперь он каждый день талдычит о ней, ее привычках, характере, ее супах и, что самое смешное, о красоте. Видели бы вы эту красавицу. Как думаете, уж не навел ли кто порчу? Люди же такие завистливые до чужого счастья. Не поверите, хотела даже пойти к бабке, чтобы беду отвела, а тут вы. Само проведение мне вас послало.
Она лгала. А может, это была ее правда. Или фантазии, в которые поверила. Только разговаривать мне расхотелось. Замешкалась только потому, что не могла решить, выйти мне через дверь, как все нормальные люди, или исчезнуть, оставив неизгладимое впечатление на слабую человеческую психику. Не испытывая ни злости, ни обиды, проучить все же хотелось.
— Подвинься маленько, — услышала я рядом с собой.
Мой провожатый, появившийся, как всегда внезапно, усаживался поудобнее на подлокотнике кресла. Словно другого места не нашлось. Но я была рада его появлению. Еще не было ни знания, ни привычки, как вести себя в подобной ситуации. Ткнув меня локтем в бок и многозначительно подмигнув, Он намекнул, что было бы неплохо немножечко повеселиться. Мне и самой этот разговор надоел до ужаса. Тем более что в нем не было ни капли правды. Так мне казалось.
— Ну, давай, не молчи! Войди в транс. Или как там у вас это делается? — мой провожатый еще раз ткнул меня локтем, чтобы была поживее.
В моем состоянии — и поживее! Ну ладно, веселиться, так веселиться. В конце концов, терять мне было нечего.
Прислонившись спиной к спинке кресла, я закрыла глаза и пожелала придать лицу неестественную бледность. Слышала, как захихикал мой приятель и охнула Ирка. Приходилось разрабатывать сценарий тут же по ходу представления.
Широко распахнув глаза, я уставилась на Ирку, пытаясь придать взгляду особую глубину.
— Вижу женщину, — зашептала я. — Ее имя начинается на букву К. Она очень обижена на вас. Говорит, что ее убили.
Я чувствовала, что Ирка дрожит всем телом, как осиновый лист. Даже слышно, как стучали от страха ее зубы.
— Это неправда! — еле смогла произнести она в ответ. — Она сама. Я не хотела! Пожалуйста, пусть она меня простит!
— Убить можно по-всякому. Кого-то пулей, а кого-то словом, — продолжала я, старательно изображая транс. — Она говорит, что отомстит. Вижу, как манит вас к себе. Ой, недобрый это знак.
Бледность на лице Ирки не слишком отличалась от моей и безо всякой магии. Мне было ее жаль. Но тот, кто сидел на спинке кресла и потирал от удовольствия руки, требовал продолжения. Он то и дело толкал меня локтем, призывая более естественно вести игру. В конце концов, мне это надоело, и я попросила его пересесть на диван. Услышав мои слова, Ирка затряслась всем телом.
— Клава здесь? Вы ее видите?
Я подтвердила, что она здесь и могу ее не только видеть, но и слышать. Знала бы она, кто сидит напротив нее.
— Пожалуйста, скажите ей, что я прошу прощения. Поверьте, ничего плохого я не хотела. Разве можно было подумать, что она на такое способна?
В словах бывшей подруги никакого раскаяния я не услышала. Страх — да, но не сожаление.
— Она тебе не верит. Ты лгала, использовала, а потом разыграла историю с неизлечимой болезнью. А говоришь, что плохого не хотела! Придется заплатить.
Ирка кричала, что все отдаст. Даже полезла в потайное место, где были спрятаны деньги. Разве подлость и предательство искупаются деньгами? Плата будет намного выше. Когда я отказалась брать деньги, Ирка перешла в наступление. На этот раз она обвиняла свою ушедшую подругу. В глупости, излишней доверчивости, нежелании заниматься собой. Все так, однако это не повод превращать чью-то жизнь в ад. Или повод? Конечно, если бы я могла любить и ценить себя, всего того, что случилось со мной, могло не произойти. Может, это был только опыт, чтобы ничего не знающая душа научилась любви. Как все понять за такой короткий отпущенный срок? Меня больше нет. Как страшно это звучит! Казалось бы, какое это имеет ко мне отношение? Наоборот, я только что родилась. Как рождается бабочка, спавшая в своем коконе всю зиму. Разорвав его, стремится к солнцу. Я родилась. Удивительное, прекрасное чувство, когда ощущаешь трепетание крыльев за спиной, а легкие разрываются от чистоты воздуха и бесконечности пространства.
— Что я должна сделать, чтобы меня простили? — мне почудилось в голосе подруги раскаяние. А большего и не надо.
— Люби и цени то, что имеешь. А еще роди ему маленькую девочку.
— А если родится мальчик?
— Нет, это будет чудесная девочка.
Больше говорить не хотелось. Я услышала все, что хотела.
Никто не слышал, как повернулся ключ в замке. Женя вошел в комнату. Он смотрел на меня так, как смотрят на что-то невероятное, способное поразить воображение. Летающую тарелку, например, или привидение. Впрочем, я представляла собой нечто подобное. Он сделал шаг навстречу, но тут же рухнул на пол. Я хотела кинуться к нему, но провожатый крепко держал меня за руку.
— Не надо вмешиваться. Они и без нас разберутся. Нам пора.
Я послушалась, и мы отправились в путь. Я решила навестить родителей мужа. Невежливо не нанести визит ближайшим родственникам. Почему решила отправиться к ним — не знаю. Может, потому, что на свете было слишком мало тех, с кем я общалась.
Амалия Модестовна расположилась в кресле. Уложив ноги, обутые в турецкие, расшитые золотой нитью тапки с загнутыми вверх носами, на пухлый парчовый табурет, намазывала крем толстым слоем на лицо. Все как всегда. Неинтересно.
Аркадий Аркадьевич, как домашний птенец, просиживал дни напролет на верхней ступеньке стремянки. Мне говорили, что он изучает научные работы. Такое рвение мне всегда казалось подозрительным. Теперь появилась возможность пол юбоп ытствовать.
Я так и думала, что никакой научной деятельностью и не пахло. Изучал Аркадий Аркадьевич журналы весьма интересного содержания. Точнее сказать, они были вовсе лишены содержания. Зато сверх меры украшены фотографиями весьма сомнительного характера. Были они сплошь женскими и имели лишь относительную схожесть с образом любимой супруги. Хотя та неоднократно утверждала, что супруг не видит других женщин, кроме нее. Потому как она является для него эталоном во всем. На фотографиях в журнала красовались милашки в разных позах, в одежде и без. Но ни одна из них никоим
