Любовь не предлагать - Алекс Коваль
– Ладно, коньки – ок. Но форма-то твоя нам зачем?
– Чтобы ты не думала, будто хоккей – это легкая прогулка по пляжу в хлопковых шортах.
– В смысле «я не думала»? – теряется. – Подожди… – лихорадочно бегает глазами Марта, – ты что, собрался вот это все нацепить на меня? – взвизгивает. – На маленькую, хрупкую, пятидесятипятикилограммовую меня?! Да у меня же позвоночник сложится в копчик под таким весом!
– Скажи спасибо, что я не притащил вратарскую форму. Вот где настоящий вес. Видела, какие у них здоровенные щитки? А шлем? Не каждый мужик выдержит. Особенно когда ему в этот шлем хреначат шайбой со скоростью под сотню километров в час.
– Спасибо, блин! – обиженно топает ногой Обезьянка.
– Пожалуйста.
– Знаешь, Арсений, если ты хотел от меня избавиться, милосерднее было бы сбросить меня с крыши. Я хотя бы меньше мучилась!
– Тогда это было бы быстро и скучно. Никакой фантазии. Ты термобелье и носки взяла?
Марта морщит нос, насупившись.
– Ладно, – улыбаюсь, стягивая с ее плеча розовый спортивный рюкзак, – сам найду.
– Я беру свои слова обратно, – канючит Царица, – ты очень сильный и очень выносливый. А хоккей – невероятно тяжелый спорт, в котором слабаков не держат. Давай поедем домой и займемся другим видом тренировок, м-м-м? – Прихватывает зубками губу, поднимая на меня щенячий взгляд.
Я выдерживаю торжественную паузу. Улыбаюсь, подхватывая указательным и большим пальцем острый подбородок Обезьянки. Тяну на себя, заставляя привстать на носочки. Чмокаю в губы, едва касаясь своими. Разок. Второй. Третий. Слышу ее облегченный выдох и решительно выдаю командным шепотом:
– Белье натягивай, со щитками, так уж и быть, помогу, салага.
– Ненавижу тебя, – бубнит зараза, заезжая мне клюшкой по заднице, чем вызывает только очередной приступ хохота.
Нет, не то чтобы я изверг и хочу посмотреть на страдания Царицы…
А впрочем, кого я обманываю!
Глава 42
Марта
Если я еще когда-нибудь в своей жизни посмею сказать, что хоккей не тяжелый вид спорта, промойте мой рот с мылом и заклейте его клеем «Момент». А лучше сразу закатайте меня в лед и наклейте на борт памятную табличку с надписью: «Ее жизнь была яркой, но она слишком много болтала». Особенно если я соберусь ляпнуть подобное в компании профессионального, мать его, хоккеиста!
Достаточно того, что всего одна моя невинная шутка уже вылилась в целую тонну вышедшего из меня пота, заработанную тахикардию и молящие о пощаде мышцы. Я боюсь даже представить, какую месть придумал бы Бессонов, заяви я о таком всерьез! Готова поспорить на свою последнюю нервную клетку – средневековые пытки показались бы мне райским блаженством, а сжигание на костре – сеансом в солярии.
И, к слову, раз уж об этом зашел наш разговор… я не представляю, насколько надо быть отбитым на голову фанатиком, чтобы добровольно подвергать свое тело подобным истязаниям! Всю свою жизнь. Вы только задумайтесь! С четырех и до сорока (в лучшем случае) изо дня в день умирать на тренировках в жутчайшей мышечной агонии.
Хоккей – это ужасно! Сложно, больно, потно, мучительно и травмоопасно. У тебя забиваются ноги, отваливаются руки, разрывается сердце и взрываются гребаные фитнес-браслеты от шкалящих значений в графе «пульс». С тебя ручьями течет пот, пробираясь в трусы, лифчик и даже, блин, носки! Термобелье липнет. Защита мешает. Щитки натирают, а ступни ломит. В таком состоянии даже просто дышать тяжело! А эти сумасшедшие стокилограммовые мужики умудряются еще и бегать…
Бегать, Карл!
До сегодняшнего дня я искренне считала, что нахожусь в сносной спортивной форме. Что мое подкачанное тело готово к любым трудностям, но хоккей… Хоккей – это не трудность. Это, мать его, армагеддон, помноженный на апокалипсис, и все это в квадрате!
И это я еще не тренировалась толком…
Нацепить на меня форму с мужского плеча было лишь половиной беды. Затянув ее скотчем во всех местах, где было можно и нельзя, Бессонов ржал как конь, когда я оказалась в полном обмундировании, повисшем на мне мешком. Тогда-то я, честно, впервые задумалась о том, сколько лет дают согласно УК РФ за убийство по неосторожности? Ну, скажем, если я прыгну на этого индюка-затейника и случайно сверну ему шею…
Выкатить на лед и заставить меня стоять – стало проблемой номер два. Мой нос с каждым шагом неумолимо тянуло ко льду. Эти два товарища жаждали пламенной встречи и моих дальнейших затрат на ринопластику. И только вера Бессонова все еще держала меня на ногах.
Ну ладно!
Справедливости ради – вера и руки Бессонова, которые, стиснув за талию, катали меня по коробке, как нетвердо стоящего на ногах ребенка.
В итоге не сразу, но баланс я поймала. Арс оказался прав. С координацией у меня все не так уж и плохо, как я думала. Да только восхищение собственной персоной у меня было недолгим. Тут настало время самой сложной части всей тренировки. Время попыток Арсения заставить меня бегать по льду с длиннющей хрен-знает-скольки-метровой деревянной палкой, гордо именуемой в этом спорте клюшкой. Бегать за маленькой черной резиновой хренью, которую я и в стоячем-то состоянии различаю на льду с трудом, а уж на бегу и подавно!
Эпичности всему этому представлению добавляло и то, что краги постоянно слетали с моих миниатюрных ладоней, а злосчастная палка путалась у меня под ногами, из-за чего я каждый пройденный метр коробки завершала эффектным падением, приземляясь то на задницу, то на коленки, то на руки.
Арсения это веселило. Меня злило. Клюшку надламывало. В конце концов не выдержал никто! С очередным моим замахом по шайбе и фееричным промахом, после которого клюшка ударяется о борт, а я, крутанувшись на сто восемьдесят градусов, теряю равновесие, Арс сгибается пополам от хохота, прокатываясь коленями по льду. Я навзничь валюсь в центре катка, распластавшись, как упавшая с неба звезда. А клюшка, сломавшись, разлетается на две неравные по длине половинки.
Все.
Финита ля комедия.
Вызывайте скорую, кажется, я сейчас умру! Сердце молотит, как цилиндры в двигателе. Кровь пульсирует в венах, словно в нервном припадке. Я хватаю ртом воздух, но моим маленьким легким его катастрофически не хватает, чтобы развернуться и заработать в полную силу. По телу будто асфальтоукладчик проехал. Размазало и размотало меня, короче, конкретно.
Проржавшись, Бессонов подкатывает ко мне, нависая своей мощной фигурой. Упирается ладонями в колени, совершенно не сочувственно интересуясь:
– Жива?
– Кажется… но у меня точно стало на целую жизнь меньше…
– Воды?
– Мне так хреново, что лучше сразу яду.
Новый приступ мужского раскатистого хохота, звонко отрикошетив от
