Опороченная - Вероника Ланцет
— Хорошо, — тихо отвечаю я, впервые желая довериться кому-то другому.
— Я никогда не позволю другому мужчине и пальцем тебя тронуть, солнышко. Они могут смотреть, но не прикасаться, — нежно говорит он, опускаясь губами к моему лбу. — Ты моя и только моя, и все, кому придет в голову оспаривать это, могут отправляться в ад.
— Спасибо… — отвечаю я, мой голос наполнен эмоциями и всей моей любовью к нему.
— Не благодари меня. Не сейчас. Не раньше, чем мы окажемся как можно дальше от этого места. Однако, — он игриво сужает глаза, — не думай, что тебе удастся избежать наказания за этот твой трюк. Черт, ты чуть не убила себя, Джианна.
— Я знаю, — вздыхаю я. — Но в тот момент все, о чем я могла думать, — это о том, чтобы сбежать. Любыми способами.
— Теперь у тебя есть я. Позволь мне сражаться с твоими монстрами, — говорит он самым мягким тоном, и мое сердце немного тает.
— Позволю, — мои губы растягиваются в улыбке. — Теперь у меня есть ты, — отвечаю я, поднося руки к его лицу и обхватываю его щеки, притягивая его ближе к себе.
Закрыв глаза, я позволяю своим губам парить рядом с его губами, наслаждаясь его близостью и купаясь в его защитной ауре.
Ведь он такой и есть.
Мой защитник.
Истребитель моих демонов.
Наклонившись вперед, я прикасаюсь губами к его губам, и по моему телу проходит мелкая дрожь от этого прикосновения.
Мягкие. Они такие мягкие. С самого начала я удивлялась тому, какие они мягкие, когда остальные части его тела такие твердые.
Я продолжаю дразнить его губы, перед тем как лизнуть языком шов.
Он низко рычит, прежде чем его руки сжимают меня, прижимая к своей груди и углубляя поцелуй.
Он посасывает мой язык, поглощая меня целиком, и я чувствую отчаяние, лежащее в основе этого поцелуя — сильные эмоции, которые он пробуждает во мне, а я, в свою очередь, пробуждаю в нем.
Даже когда поцелуй заканчивается, мы не отдаляемся, вдыхая и выдыхая как одно целое — его воздух, мой воздух; моя сущность, его сущность.
— Обещай мне, что больше никогда не попытаешься сделать это. Пожалуйста, пообещай мне, — хрипит он сломленным голосом, и меня наконец-то осеняет, как сильно я его обидела.
И как сильно он переживает.
— Обещаю, — незамедлительно отвечаю я.
— Хорошо. Хорошо, — кивает он, больше сам себе. — Ловлю тебя на слове.
Отодвинувшись, я позволяю ему присоединиться ко мне, пока он рассказывает мне, что произошло после того, как он нашел меня. Как он оповестил моего отца и Козиму, но, похоже, ни того, ни другую это не волновало, лишь бы я выжила.
Они навестили меня один раз, пока я находилась под действием успокоительного, и, убедившись, что не потеряли свои будущие инвестиции, быстро покинули больницу, велев Бассу быть особенно бдительным, чтобы я снова не попытался покончить с собой.
Честно говоря, я и не ожидала другой реакции с их стороны. Но я ничего не могу поделать с тем, что какая-то часть меня уязвлена халатностью отца и тем, что ему наплевать на меня, кроме как на мою финансовую ценность.
Забавно, что за восемнадцать лет я успела понять, что ему никогда не будет до меня дела, но каждый раз, когда он так пренебрегает мной, он убивает ту частичку моей души, которая продолжала надеяться…
Я выныриваю из своих размышлений, глубже погружаюсь в объятия Басса и засыпаю.
Глава 13
Джианна
Проходят дни, и я вынуждена остаться в больнице под наблюдением врачей в связи с попыткой самоубийства. Мой отец, конечно, не в восторге от этого.
Он навестил меня ровно один раз — на следующий день после моего пробуждения. Сказал мне всего несколько слов, о позоре, который я принесла в семью, и о том, что я выставила его слабым перед Гудом, потому что он не может контролировать свою собственную дочь.
Разумеется, он тут же приказал мне поскорее выздоравливать, потому что подготовка к помолвке не терпит отлагательств.
Я все еще находилась в оцепенении от действия лекарств, и, прежде чем я успела ему ответить, он ушел.
С тех пор он больше не приходил.
Басс был единственным, кто постоянно находился рядом со мной, и его внимание было просто поразительным.
Для человека, привыкшего страдать в тишине, его отношение ко мне было удивительным.
Он постоянно присутствовал рядом, всегда проверял, все ли со мной в порядке, и спрашивал, не нужно ли мне что-нибудь.
Но больше всего меня потрясла его нежность.
Глядя на него, можно было увидеть только его жесткую сторону — силу, отраженную в его шрамах, обещание еще большей жестокости при каждом взмахе его мускулов. Но при всей своей внушительной внешности он был так нежен со мной, заботился обо мне даже тогда, когда я не знала, что мне это нужно.
Находясь в больничной палате, мы успели узнать друг друга получше: играли в игры, смотрели вместе передачи или просто шутили, рассказывая анекдоты из своей жизни.
Он был еще более откровенен, чем обычно, и даже поделился со мной тем, как у него появился шрам на лице.
Хотя я видела, что он все еще переживает случившееся, он подробно рассказал мне, как несколько человек застали его врасплох, устроили засаду и удерживали, пока один человек резал ему лицо, угроза потерять глаз постоянно висела над его головой, а он был бессилен ее предотвратить.
Я была потрясена его рассказом, тем более что мне трудно поверить, что кто-то мог удержать его. Но когда я спросила, сколько человек на него набросились, он мрачно ответил, что шесть-семь, с тем кто резал.
Мне отчаянно захотелось расспросить его подробнее, но, видя, как он расстроен всем происходящим, я воздержалась от этого.
— Я принес тебе твой любимый молочный коктейль и чизкейк, — отвлекает меня от размышлений его голос, когда он заходит в палату и закрывает за собой дверь.
— Правда? — мои глаза расширяются от радости, и я чуть не вскакиваю с кровати.
— Полегче, — усмехается он, видя мое выражение лица.
Поставив все на столе, он приглашает меня принять сидячие положение, а затем расставляет все передо мной.
— Боже, — шепчу я восхищаясь, — ты проделал весь путь до «Фабрики чизкейков»?
