Первый раунд - Грейс Райли

— Почему ты извиняешься? Тебе не за что. Малышка, скажи мне, что знаешь это. Знаешь, что его поступок — не твоя вина.

Я качаю головой.

— Просто… твой отец…

— Что насчет него?

Я плотно сжимаю губы. Мне не хочется ничего говорить: если я ко всему прочему разрушу еще и отношения Джеймса с отцом, я никогда себя не прощу.

— Мне пора.

Я направляюсь к двери, но парень преграждает мне путь.

— Не уходи.

Набравшись смелости, я смотрю на него. Он шокирован, напуган. Мне очень хочется раствориться в его объятиях, но я знаю: сейчас лучше всего уйти. Нужно было уехать сразу же, как кончился матч. Я только мешаю Джеймсу. Даже если он говорит, что совсем не против этого, он заслуживает большего. Заслу­живает девушку, которая сможет по-настоящему под­держивать его и не доводить до таких жертв. Пока я не пойму, как стать ею, я буду причинять Джеймсу только боль.

— Мне нужно отдохнуть. — Губа у меня дрожит, но голос остается твердым. — Увидимся в Нью-Йорке, ладно?

— Нет, — шепчет парень. — Не надо.

Я качаю головой.

— Нам обоим нужно подумать. Знаю, мы избегаем этой темы, но скоро мы пойдем разными путями. Ты переедешь в другой штат и не сможешь поступать вот так на матчах, потому что футбол станет твоей работой. Я же останусь в дайнере, и я не могу, просто не могу смотреть, как ради меня ты идешь на такие жертвы. А что будет, когда я в следующий раз расстроюсь перед игрой? А если со мной что-то случится во время решающего матча, пропустить который просто нельзя?

— Мы что-нибудь придумаем. Доверься мне, Бекс, прошу.

Я очень хочу — но не могу. Только не в этот момент. Я слишком растеряна, чтобы нормально соображать, — особенно если дело касается Джеймса.

Я качаю головой и бросаюсь прочь. Он зовет меня по имени, но я не останавливаюсь — не хочу, чтобы он хоть как-то пытался переубедить меня. Я знаю: если Джеймс начнет умолять меня остаться, я точно не смогу ему отказать, и ничего хорошего это решение нам не принесет.

И все же мне больно: казалось, я бросаю единственного человека, без которого не могу жить.

42

Джеймс

— Джеймс, последний вопрос. — Женщина-репортер немного придвигается ко мне и морщится. — Еще раз скажу: жаль, что вы проиграли. Хочу узнать: ты уже говорил с отцом? Уверена, он был в числе зрителей.

Раньше, когда я представлял свое будущее, в мыслях у меня был лишь футбол. Я думал о том, какой станет моя обычная жизнь: о долгих тренировках, воскресных матчах, тяжелой подготовке к Супербоулу сутками напролет. В двенадцать лет, когда я только начал понимать, что однажды смогу добиться того же, что и отец, я пробрался в его кабинет. Там в шкатулке на столе лежали два кольца чемпиона Супербоула (вскоре их стало три). Я вынул их и надел по одному на палец каждой руки, восхищаясь их весом. Я любил футбол и до этого, но в тот момент понял: я хочу, чтобы эта игра стала моей работой. Мне не было нужно ничего, кроме вступления в НФЛ. Я хотел стать таким же, как отец. К этой цели мы с ним шли вместе — он понял меня, едва увидев с теми кольцами на пальцах.

Я смотрю в угол комнаты, где стоит мой отец. Он вошел, когда пресс-конференция уже началась, и с того момента я не могу сосредоточиться. О произошедшем с Дэррилом я репортерам не рассказывал. Тренер придумал официальное объяснение: в последний момент мы просто немного недотянули до победы. Однако я понимаю, что мой отец на это не купится. Он знает меня, знает, что я мог сделать хороший пас. Он потребует ответов. Но у меня к нему тоже есть вопросы. Что такого он сказал Бекс? Прежде чем уйти, девушка упомянула моего отца. Он был как-то связан с ее решением, и мне просто необходимо узнать, что именно он ей наговорил.

— Да, он пришел на матч, — отвечаю я, глядя не на репортера, а на отца.

— Вы уже обсуждали с ним поражение?

— Пока нет. — Я сажусь поудобнее и стараюсь улыбнуться, но ничего не выходит. Губа ужасно болит, несмотря на то что перед пресс-конференцией я приложил к ней лед. — Но, уверен, мы со всем разберемся. Мы проговариваем с ним каждый матч — и победы, и проигрыши. Это помогает мне расти как футболисту.

— Уверена — он все еще очень гордится тобой, — искренне произносит репортер.

Конференция заканчивается, и я могу поехать в отель. Можно вызвать такси и отправиться туда самому, но я решаю подождать отца. Рано или поздно нам все равно придется поговорить — почему бы не сейчас?

Увидев меня, отец лишь кивает. На матч он, как обычно, пришел в костюме. На нем все еще пиджак и галстук, и выглядит он так же собранно, как когда подошел ко мне перед игрой, чтобы пожелать удачи.

— Я вызвал машину.

Я выхожу из здания вслед за ним, неся на плече спортивную сумку.

— А где остальные?

— Уже в отеле, — отвечает отец, взглянув на меня. — Оставаться не было смысла.

— Понял.

В переулке нас ждет большой черный автомобиль. Бросив сумку в багажник, я забираюсь на заднее сиденье. Я напрягаюсь, когда рядом со мной садится отец. Я знаю, как он выглядит, когда злится. Уже за полночь, но даже в темноте салона видно, как напряглась его челюсть.

Но даже когда машина трогается, отец не произносит ни слова. Я ожидал, что он сразу же начнет разговор, и тишина давит на нервы.

— Пап?

Отец смотрит на меня. Из-за уличных фонарей лицо у него словно светится желтым.

— Объясни, что произошло.

Я провожу языком по разбитой губе, чуть морщась от жжения.

— Я бросил мяч слишком высоко.

— Почему?

— Ресивер плохо обошелся с Бекс. Он — ее бывший, тот самый, о котором я тебе рассказывал.

Отец резко вдыхает, ноздри у него раздуваются.

— Что значит «плохо»?

— Он… он, блин, насильно поцеловал ее, а потом хвастался этим и называл ее шлюхой. — Я опускаю взгляд и смотрю на свои ладони. — Я узнал во время перерыва.

— Так ты проиграл чертов матч специально?

— Он напугал ее.

— И как это связано с игрой?

— Очень даже связано! — выдавливаю я сквозь зубы. — Мне было плевать на игру — ведь Бекс было плохо.

Отец смотрит в окно.

— Ты знаешь — мой первый сезон в Лиге был просто ужасным.

— Да.

— На второй год я был намерен работать лучше. Я хотел выигрывать, доказать, что меня не зря взяли в НФЛ в качестве начинающего квотербека. Но на третьей неделе сезона твоя мать попала в аварию. На пере­крестке в бок ее автомобиля врезалась машина.

Я в шоке от услышанного и не сразу могу ответить.

— Почему я об этом не знал?

Отец смотрит на меня, плотно стиснув зубы.

— Это случилось давно — ты еще не родился. Думаю, мы теперь редко вспоминаем об этом случае. Но авария была крупной, и твоя мать получила серьезные травмы. Она провела в больнице несколько недель. Мне хотелось лишь быть рядом с ней, заботиться о ней всеми силами.

— Конечно.

— Но я этого не сделал.

— Пап, — начинаю я. — Что…

— Лучшее, что я мог, — это сосредоточиться на работе, — перебивает он меня. — Занимаясь футболом, я обеспечивал нам с твоей матерью будущее после ее выздоровления. Я создавал стабильность. Зарабатывал деньги. Команда очень много мне платила, и я нес перед ней ответственность — и перед женой тоже. Спорт — это не все, но это ключ к твоему будущему. — Отец выдыхает. — Я думал, что ты понял, как нужно поступать. Мне жаль, что ресивер плохо обошелся с Бекс, и надеюсь, что она в порядке. Но, Джеймс, посмотри на себя. Опять потерял голову из-за какой-то девушки.

Я шумно сглатываю.

— Она не просто какая-то девушка. Ты знаешь о моих чувствах к ней.

— Знаю. И нужно было разобраться с проблемой после матча, а не тащить ее на поле. Когда за футбол тебе