Шум дождя - Тори Ру
Завеса тайны приоткрылась только благодаря Спириту, но теперь мне многое стало понятным. И я, в сотый раз перечитав его пронзительный стих, пишу:
«Зачем ты показал мне мою мать?»
«Тебе это было необходимо», — мгновенно отвечает он.
«С чего ты взял? Разве я что-то говорила или о чем-то тебя просила?»
«Мне не нужно ничего говорить. Меня не нужно ни о чем просить».
Пока я перевариваю прочитанное и пытаюсь унять накатившее головокружение, вдогонку он присылает:
«Для того, чтобы не быть одинокой, тебе не нужны защитники и друзья. Тебе надо принять себя и круто изменить свою жизнь. Но сделать это невозможно без избавления от страхов прошлого».
Я снова задумываюсь: в какой из моментов и почему у меня получилось нарушить естественный ход вещей и повторно призвать Спирита, но мозг неизменно вскипает. И я делюсь тем, что по-настоящему пугает и гложет:
«Спирит, мне кажется, будто эта история меня разрушает. Недавно в приступе агрессии я в щепки разнесла стул. А сегодня обидела Лизу. Наверное, со временем я превращусь в подобие собственной матери и стану настоящим чудовищем».
«Нет, не станешь. Просто потому, что ты не такая, как она».
Лиза в потемках крадется в комнату, и я едва успеваю спрятать телефон под подушку.
Я сделала сестре больно — намеренно и впервые в жизни. Но удовлетворения не получила, и душу кислотой разъедает вина. Все же, жестокость не в моем характере, значит, Спирит прав — кроме внешности, от матери я не взяла ничего.
На глаза наворачиваются слезы облегчения, и я с жаром шепчу в темноту:
— Извини. Лиза, я не хотела тебя обидеть. Мы сделаем этого придурка Фантома, вот посмотришь! Я заставлю его пожалеть о содеянном.
Но в ночной тишине раздается лишь тяжкий вздох и шуршание одеяла.
29
Экзамены в художественном колледже сданы, сегодня у Лизы начинаются пленэры, и я специально просыпаюсь пораньше, чтобы пожелать ей удачного дня. Тогда же и выясняется, что моя безобразная выходка не прощена — ни проронив за завтраком ни единого слова, Лиза быстро одевается, берет этюдник и складной стул и хлопает дверью.
Ситуация по-настоящему меня беспокоит. Сделав ей больно, я сделала больно себе… Папа, с детства внушавший простую истину о том, что к людям нужно относиться точно так же, как хочешь, чтобы те относились к тебе, оказался прав на двести процентов. И пусть он сейчас далеко, но, из-за последних потрясений, стал мне еще дороже и ближе, тогда как мысли о матери снова отодвинулись на ненужные задворки памяти и вызывают лишь сожаления.
Я виновата перед Лизой и сопереживаю ей всем сердцем — сама недавно побывала в ее шкуре и чуть не задохнулась от боли при виде той идиотской фотографии Шарка и долговязой. И я готова хоть сейчас бежать и мстить этим подлым, заносчивым типам за Лизу, но прекрасно осознаю, что закуситься с ними в открытую у меня нет ни сил, ни возможностей.
Пью остывший, безвкусный чай, жую твердый сыр и крепко задумываюсь над происходящим. За считанные дни моя жизнь круто изменилась, и еще круче изменилась я сама. Тоска ушла, вернулись решимость и присутствие духа, и по нейронам курсирует искрящееся, гудящее электричество. Я не могу сидеть на месте — в четырех стенах муторно и тошно, и я вот-вот взорвусь от незаданных вопросов и потребности в дельном совете.
Хорошо, что Спирит забрасывает чат дурацкими сообщениями по типу: «Я на блошином рынке. Какой худак интереснее?» и демонстрирует ярко-оранжевую и кислотно-зеленую толстовки, или: «В свободное время я подрабатываю курьером. Смотри, в какую местность меня занесло!» и присылает загаженный пустырь за богатыми домами местной элиты. Вероятно, в том коттедже живет лицемерный Шарк — в его характере хвалиться броским фасадом, за которым скрывается грязная, похожая на помойку сущность.
Я почти слышу беззаботный смех Спирита и тоже смеюсь. Солнце настойчиво проникает сквозь штору, светит во всю мощь, отражается от сувениров, сделанных руками Анны, и я вдруг улавливаю в их мельчайших деталях завораживающую, живую красоту. Помимо эстетического, чисто рационального удовольствия, она дарит разнообразные, непередаваемые оттенки эмоций — я теперь тоже воспринимаю окружающий мир не только зрением, но и душой, и он, впервые за много лет, кажется по-настоящему полным.
Я адски скучаю по Спириту — всхлипываю от нехватки свежего воздуха, не знаю, чем занять мысли и натурально не нахожу себе места.
— Я в курсе, что ты занят, но… Мы можем увидеться? — набравшись смелости, строчу я и без всякой надежды откладываю телефон, но Спирит мгновенно отвечает:
— С радостью! — его фраза перемежается желтыми смайликами с сердечками у губ. — Через полчаса поднимайся на крышу. Буду ждать тебя там.
***
С усилием отодвигаю металлическую дверь чердака, и теплый влажный ветер бьет в лицо. Солнечные лучи заливают крышу жидким золотом, из мелкие луж на покрытии поднимается пар. В груди теснятся восторг и ликование, на глаза наворачиваются слезы радости и хочется во весь голос закричать. Я избавилась от мутных, глубинных страхов и стала целой — обрела утраченные воспоминания и… его. Сияющего блондина неземной красоты в ослепительно-белой футболке, сидящего в паре метров от края.
Ослабевшие коленки подкашиваются. Плюхаюсь рядом с ним и рвано выдыхаю:
— Привет!
— Привет, Юша! Держи! — оживляется Спирит и протягивает мне фарфоровую фигурку летящего голубя. — Дед с барахолки сказал, что она из Франции. Увидел и подумал о тебе.
Он обдает меня ароматами лета, мяты и светлой грусти, откровенно любуется, и в отражении его расширенных зрачков я вижу себя. Борясь с головокружением, прячу подарок в карман и откашливаюсь:
— Спасибо… Расскажи про свою повседневность, про работу, про «земное» прикрытие. Как именно ты живешь?
— Как и все люди, — Спирит отводит глаза и смотрит в пронзительную глубину июньского неба — в ней кружит белый голубь, и я в знак приветствия машу ему рукой.
— То есть, никто не знает, что ты… не совсем человек?
— А тебя настоящую многие знают? — он усмехается, и я наконец вспоминаю, что шла к нему не за романтикой, а за мудрым советом.
— Это верно… Моя жизнь скучна.
