Предатель. Мы (не) твои - Мила Гейбатова
– Это не твое дело, – подхожу к Волчанскому вплотную и гневно тычу в него пальцем. Мой жест выглядел бы гораздо более впечатляющим, если бы Демид не был таким высоким, и мне не пришлось бы задирать голову при разговоре с ним. – Какую мог отец подарить квартиру, такую и подарил. Не всем быть избалованными мажорами, – на этой фразе взгляд Волчанского темнеет, и пусть. Не мои проблемы, что он так реагирует на правду. – Многие в нашей стране не располагают даже таким стартом. Мне же будет в дальнейшем легче думать о расширении жилищных условий!
– Рита, я не хотел оскорбить тебя или твоих родителей, ты снова меня не так поняла. Я лишь рассуждал и все, – Демид примирительно пожимает плечами.
– Ага, рассуждал, как и почему это будет благородным отнять у меня моих детей и присвоить их себе! Но ты просчитался! – Я ни капли не успокаиваюсь, уже бью Волчанского по груди. – Просчитался, понял?! У них есть только я, мать! Отца нет, и ты ничего не докажешь! Не заберешь! Слышишь? Не заберешь их! – слезы застилают глаза, не понимаю, откуда они взялись, но продолжаю методично твердить одно и то же и бить Демида, выплескивая свои страхи и накопленную боль, правда, уже вяло, без прежнего огонька. – Не заберёшь, ни за что.
– Риточка, милая, ты все действительно не так поняла. Пожалуйста, прекрати! – Волчанский стискивает меня в своих объятиях, но я сопротивляюсь, и тогда он приходит к какому–то своему выводу, видимо, потому что дальше заявляет. – Прости, но лучше это средство, чем пощечина. У меня нет выбора, – говорит, а уже в следующую секунду залепляет мой рот своими настойчивыми губами…
Глава 51
От неожиданности я замираю, перестаю барахтаться в мужских руках, вдыхаю знакомый аромат, абсолютно не изменившийся за это время, и словно попадаю в прошлое. То самое, где все было хорошо, где не было Жанны, где были Мы с большой буквы «М».
Предательское тело слишком остро реагирует на смелое поведение Демида, но оно готово было млеть и от тонкого поцелуя Андрея в руку. Все дело в элементарной биологии, я давно одна, без мужчины. Физиология. И не важно, что на Волчанского я реагирую острее. Он мне просто привычнее, да и он отец моих детей.
И, к счастью, человеком правят не одни только инстинкты и социальные статусы, хотя роль обоих в нашей жизни сильна.
– Убери от меня свои руки, – произношу, отталкиваясь от Демида. – Твой поцелуй – это очередное оскорбление, очередная насмешка. Хочешь намекнуть на то, что меня легко склонить к близости, а дальше и обмануть, забрав детей? Ведь дурочка, вроде меня, конечно же, поверит в сказку о возродившихся чувствах!
– О нет, Рита, почему ты все мои действия извращаешь?! Я же сказал, у меня лишь два варианта прекратить твою истерику, и давать тебе пощечину я не собирался, потому и поцеловал! Никаких подводных камней, никаких интриг и многоходовок, я абсолютно чист перед тобой!
– Зато я очень хочу дать тебе пощечину и не только ее! – горячо произношу, все еще до конца не успокоившись. Внутри меня бурлит котел с кучей перемешанных эмоций. Я была бы рада в них разобраться и разложить по полочкам, но что–то никак не удается. – Хочу, но не буду, – произношу, выдыхая.
Предел есть всему, даже истерике. Тем более истерике.
– Маргариточка, можешь хоть избить меня, если тебе станет легче. Я перетерплю, я заслужил. Главное, поверь, я не хочу забирать у тебя детей, у меня ни секунды не было такой чудовищной мысли! Ты что! Наоборот, я хочу, чтобы вы с детьми меня к себе забрали! Я сказал матери, что в ЗАГСе поменяю фамилию, возьму твою. Я с тобой! Всегда был на самом деле, даже когда малодушно оставил, не признавшись в собственных планах. Я так боялся, что ты найдешь другого, что разрушил все, что было между нами, собственными руками. Я такой клинический идиот. Но я всегда любил и сейчас люблю лишь тебя одну.
– Лжец, – зло цежу сквозь зубы и слезы, затопившие уже мою кофту. Истерика не ушла, она стала тихой, без огонька. – Ты лжец. Я не попадусь снова в твою ловушку, не попадусь.
– Конечно, не попадешься, ведь ее нет и не было. Ловушки этой. Был один эгоистичный идиот, то бишь я, и прекраснейшая из девушек на свете, то бишь ты. И все. Я, дурак, поверил родителям, решил, что всех спасу. А на деле надо было брать тебя и уезжать в целях безопасности, а не играть непонятно в кого. До настоящего шпиона я все равно не дотянул.
– Что, значит, поверил? – настораживаюсь, вычленяя странную фразу из сказанного Волчанским. – Им не нужна была твоя помощь? Они были заодно с Мирошниченко?
– Нет, помощь была нужна, но, оказалось, мои родители – те еще эгоисты. Потому–то я и пришел с утра пораньше, я не думаю, что мама с папой оставят нас в покое. Я уезжал, объявив, что ушел из дома, что больше точно не вернусь, и позаботился о том, чтобы никак не быть связанным с ними. Но они узнали о внуках. Клянусь, не от меня! И, боюсь, я не знаю, что они могут предпринять ради общения с Сашей и Антоном, – делает максимально искренние глаза Волчанский. – Прошу, поверь мне. Оказывается, они узнали о том, что я отец раньше меня, я с утра не выдержал, не спал толком, позвонил, знаю, что мои рано встают. А мать мне сразу после приветствия задает вопрос. Как раз тот, что ты предположила.
Он вдруг тушуется и опускает глаза. Стыдно за мать? Или хорошая игра, и он на самом деле с ними заодно?
– В смысле, она узнавала, когда ты планируешь забрать у меня детей?
Слезы моментально высыхают, сейчас нужно быть собранной.
– Да, этот вопрос, – кивает все еще понурый Демид. – Еще добавила, что они с отцом уже все решили. А потом связь прервалась. И я прибежал к тебе, к вам, испугался, – заканчивает он сумбурно, вновь смотря мне в глаза.
И глупому сердечку так хочется поверить его словам, его честным глазам и искренним клятвам. Но, к счастью, у сердечка есть еще и мозг, и именно он главный в организме.
Но от какой–либо реакции на слова Волчанского меня избавляет очередной звонок в дверь. И снова настойчивый. Что в свете информации, полученной от Демида,
