Шум дождя - Тори Ру
Разражаюсь визгом, кидаюсь на нее с кулаками, но отлетаю от тычка под дых и падаю на пол. Я ненавижу ее. Ненавижу всем маленьким сердцем. Не могу продышаться, и в душе вскипает мощная, обжигающая, до одури болезненная волна.
Я хочу, чтобы у меня появился друг — сильнее, умнее, взрослее. Чтобы он забрал себе хоть часть моих страхов и одиночества, любил, жалел и утешал.
Слезы пересыхают, повисает звенящая тишина — словно кто-то выключил звук на громко орущем телике. И кто-то тихонько шепчет из темноты:
— Не бойся дождя, он добрый…
За маминой спиной в полоске желтого света стоит мальчик с белыми волосами и улыбается мне.
…Я и вправду больше не боялась дождя — потому что под его шум отворялась входная дверь, и мальчик появлялся в нашей квартире. Он доставал с самой дальней полки конфеты, печенье и хлебцы, умел открывать сок, и мы вместе ели и пили. Ловко точил остро отточенным ножиком сломанные карандаши, и мы рисовали на обоях птиц. Научился управляться с замком, и мы наконец добрались до игрушек, купленных для меня папой. Но незадолго до возвращения мамы мальчик всегда исчезал.
Память снова сбоит. В череде разрозненных, покрытых пылью картинок вспыхивает еще одна: в захламленной, неприбранной квартире многолюдно, повсюду снуют мужчины и женщины в форме, а мама плачет и прячет глаза. Сегодня не суббота, но папа и Варвара Степановна утирают мои слезы, одевают и уводят во двор.
— Юша, теперь ты всегда будешь со мной. Мы с бабушкой тебя не обидим. Дома тебя ждут такие классные игрушки и целый мешок конфет! — обещает папа, и я обхватываю его шею и ощущаю блаженство. Предвкушение мультфильмов, угощения, сюрпризов и искренней заботы мгновенно залечивает в душе раны и стирает все плохое.
Мальчик тоже идет за мной до машины, но я до ужаса боюсь, что папа полюбит его больше, а меня вернет маме. И, зажмурившись, исступленно шепчу:
— Нет, не ходи за нами. Ты мне больше не нужен. Ты хороший, но пойми: меня никто…
— …никогда не любил… — всхлипываю я и обнаруживаю себя сидящей на корточках возле металлического забора. В тяжелой косухе Спирита. В другом городе. В ином времени…
Не могу пошевелиться, снизу вверх пялюсь в его красивое, чуть побледневшее лицо и немею от шока. Это был он. Тем мальчиком со светлыми локонами и озорной, цветущей улыбкой был он… Он пришел ко мне в темном и страшном детстве, а вовсе не несколько дней назад.
Набегают тучи, накрапывает дождь, вода ручьями течет по моим щекам.
— Меня никто никогда не любил… Понимаешь? — повторяю и повторяю я, припоминая еще более садистские издевательства матери и ее громкие вопли, постоянный голод, холод, беспомощность и страх. И шипение равнодушного, мутного ливня за окнами.
Спирит подхватывает меня под руки, помогает подняться и прижимает к себе. Через гул в ушах пробивается его ровный голос:
— Юша, я люблю тебя. Я всегда тебя любил.
Под ногами вибрирует земля, в висках грохочет пульс, но паника постепенно утихает, и я спокойно и размеренно дышу в его твердое, пахнущее солнцем плечо. Я не сошла с ума, я действительно его позвала. Целую жизнь назад, в минуту, когда отчаянно в нем нуждалась.
26
За медленно отступающим шоком накатывает горькая жалость к себе — нормальные мамы любили своих дочек, заплетали им косички, провожали на школьную линейку первого сентября, разговаривали по душам, постоянно звонили, стояли за них горой. Я поневоле замечала это, наблюдая за одноклассницами и в школе, и в художке. Те девчонки тоже выросли нормальными людьми, умеющими постоять за себя. А я… А что я? Безответная, незаметная, запуганная калека, которая не справилась, сломалась и предпочла все забыть.
Спирит аккуратно убирает с моей талии руки, отстраняется, проводит ладонью по моим мокрым волосам и с тревогой заглядывает в лицо. Я покачиваюсь от слабости, ежусь от порывов ледяного ветра, и в сознании меня удерживает только выжидающий, пронзительно-синий взгляд.
— Все в порядке, — вру я. Много лет назад, в минуты черного отчаяния, только Спирит был со мной рядом. Точно так же гладил по голове, защищал, утешал и прикрывал.
Дождь усиливается, хлещет по темечку, молодой траве и сочным листьям вокруг, но убежать и спрятаться нет сил, и я мысленно уговариваю себя: «Это просто неприятная, мутная вода, принесенная тучами. Твои детские воспоминания тебя обманули. Опасность исходила не от нее…»
— Пойдем, — Спирит указывает на кафе с зазывно мерцающей вывеской, расположенное во дворике неподалеку. — Переждем непогоду. К вечеру обещали потепление, но до этого времени можно еще сто раз заболеть.
Он уже привычно отставляет локоть, и я с благодарностью за него хватаюсь. Какая разница, кто из нас реален, а кто — придуман, как мы пришли в этот мир и что пережили в прошлом, если никому нет никакого дела до нас?..
И, вместо потрясения, вызванного уродливой, жестокой правдой, я внезапно ощущаю уверенность, решительность и здоровую злость.
— Тебе тогда было… лет пять? — голос предательски дрогнул, но Спирит остается спокойным и, коротко кивнув, уточняет:
— Ты умела считать только до пяти.
Я всхлипываю и улыбаюсь. Когда он умудрился раздобыть ящик с игрушками, мы придумали для них целый сериал и каждый вечер изображали новый эпизод. Он вставал на цыпочки и включал свет, он подбивал меня рисовать на обоях, потому что маме было пофиг на обстановку в грязной съемной халупе. Он научил меня не реветь в ее присутствии, и мама, побросав на пол вещи, тихонько ложилась спать. С его появлением проблемы почти исчезли… Спирит словно был моей усовершенствованной версией, немудрено, что мой недоразвитый мозг перемкнуло, и мне показалось, что папа и бабушка заберут в семью его, а не меня. И в момент, когда я его прогоняла, мое решение казалось логичным и единственно верным.
А потом началась такая тоска…
Сериалы об игрушках не придумывались в одиночку, любимые мультфильмы и прогулки с папой не увлекали, еда перестала быть вкусной. Я сидела в уголке с альбомом и красками и пыталась повторять изображения Спирита со стен маминой квартиры. Там были голуби. А потом я сочинила свой собственный сериал — где главными героями были я и волшебный мальчик. Мы спасали других детей из лап злобных чудовищ и всегда появлялись вовремя, потому что умели летать — у нас даже имелись резные белые крылья.
Бабушка часто расспрашивала меня
