Шум дождя (СИ) - Ру Тори
— Ты о чем? — и мне прилетает от нее десяток ссылок — на сайты «Суриковки», городской администрации, местных блогеров и СМИ. Везде размещена одна и та же коротенькая заметка о девочке Варе, попавшей в аварию и, из-за сложного перелома, попрощавшейся с возможностью стать художником. Но Варя все равно хочет попытать счастья и поэтому заявилась на конкурс. Варю надо поддержать…
Комментарии под статьей в основном одобрительные, но есть и настолько токсичные, что в венах вскипает кровь.
— Психопат Найденов в прошлый раз тоже выехал на жалости, — язвит Лиза, и меня снова прорывает:
— На какой еще жалости? Типа, он не сын министра и не звезда вашего колледжа? Лиза, я видела его работу на набережной, и она на две головы выше работы Шарка. Кем бы он ни был, он победил абсолютно заслуженно!
Лиза лишь фыркает, но отвечать не считает нужным. И я опять возвращаюсь к беседе со Спиритом.
Я жутко на него зла — только он знает глубоко личные, ранящие факты из моей скудной биографии, — и собираюсь потребовать объяснений. Но внезапно оживает давно забытый соседний диалог, и от Шарка приходит подлое:
«Ну, и куда ты лезешь? Ты же всего боишься. Посмотрим, что ты намалюешь своей клешней, и поможет ли тебе всеобщий хайп. Калека. Да, я называл так именно тебя».
Я отбрасываю телефон, зажмуриваюсь и до хруста в суставах сжимаю кулаки. Больше всего на свете я хочу очутиться в теплых и успокаивающих объятиях Спирита и, рыдая, вдыхать его солнечный, мятный, до трепета приятный аромат. Призываю из памяти его ярко-синие глаза и светлую улыбку и упрямо шепчу:
— Трусливый помойный пес. Вот увидишь: я тебя сделаю!!!
31
Несмотря на ночные метания и сомнения, с утра меня накрывают оптимизм и жажда свершений. Солнце светит во всю мощь и дарит уверенность, что все будет хорошо — ведь многое в моей жизни уже наладилось.
Но, вместе с пожеланием доброго дня от Спирита, на телефон прилетает сообщение от неведомых и грозных организаторов фестиваля, и внезапно выясняется, что, поскольку я еще не доросла до восемнадцати, для допуска к конкурсу понадобится письменное разрешение от родителей.
Приходится унять уязвленную гордость и попросить папу поехать со мной по указанному в письме адресу. Заглянув в телефон, Анна поясняет, что там расположен главный корпус «Суриковки», и неясная тревога незаметно перерастает в панику. Вчера, поддавшись неземному обаянию и спокойствию Спирита, я безосновательно поверила в собственные силы и напрочь позабыла, с кем мне придется иметь дело. А ведь Фантом и Шарк — по-настоящему сильные, серьезные соперники, а еще эти двое — влиятельные, самовлюбленные и непорядочные люди.
Папа надевает самые стильные шмотки из тех, что прикупил аккурат перед переездом сюда, и в таком прикиде выглядит совсем беззаботным и юным. Он и сам прекрасно это осознает, а вырядился, как подросток, чтобы посмеяться над замешательством незнакомых людей. Анна тоже не упускает возможности навестить свою альма-матер, и только Лиза демонстративно заявляет, что поедет в колледж на автобусе.
Мы вываливаемся в закатанный в асфальт двор, и я с особенным трепетом сажусь в нашу старенькую, но удобную машину — на ней мы с Варварой Степановной каждые летние выходные добирались до садового товарищества, а зимой — до музеев и выставок… Тут все как при бабушке — даже иконки над лобовым стеклом куплены ею и заботливо вставлены в солнцезащитный козырек.
Становится невыносимо грустно, но Анна, словно считав мой настрой, неожиданно устраивается не рядом с папой, а на заднем сиденье. Пока папа неспешно ведет авто по зеленым, залитым светом улицам, она проводит для нас настоящую экскурсию по местным достопримечательностям — с датами и забавными фактами, и присутствие духа постепенно ко мне возвращается.
Оказывается, когда тебя поддерживают и любят, так просто быть успешным и уверенным в себе!
— Горжусь тобой и твоей смелостью! — Анна приобнимает меня за плечо и чмокает в макушку, и моя душа вдруг разворачивается до необъятных размеров.
— В том, что я не бросила рисовать, только ваша заслуга! — Хотя слова мои — не совсем правда, но такая ложь и простительна, и приятна. — Только у меня все равно шансов нет. Там участвует сын министра и еще пара сильных старшекурсников. И целая куча желающих выпендриться.
— А ты вспомни все приемы, что я тебе объясняла… — ласково улыбается Анна. — И вообще, я не думаю, что протекция в этом конкурсе играет большую роль. К примеру, Гриша в прошлый раз без всякого блата победил.
— Гриша? — я настороженно пялюсь в ее красивое, смуглое лицо. — Где-то я уже слышала это имя.
— Григорий Найденов. Он круглый сирота и всего добился сам. Весной, накануне фестиваля, в газетах и ТГ-каналах про него тоже многое понаписали. Но огласка как раз и помогла честному судейству. Варя, я видела, что творится в комментариях под этими не слишком умными статьями о тебе… Но не стоит бояться. Я всегда говорила, что ты талантлива. Не представляешь, как я рада, что ты нашла для себя приемлемый выход и решила вернуться к рисованию! — Анна двигается ближе и доверительно склоняется над моим ухом: — Я счастлива, что теперь у меня две талантливые дочки. И еще… Я очень люблю твоего папу! Мы — с тобой, мы — одна семья, никогда об этом не забывай!
Ее слова похожи на тягучую, сладкую и приятную карамель. Пусть моя родная мать оказалась сумасшедшим, жестоким монстром, зато у меня появилась другая — любящая и нормальная. С души падает тяжеленный камень — тот, что всю сознательную жизнь мешал мне выпрямиться, и я задыхаюсь от облегчения.
***
Легендарная «Суриковка» поражает своих посетителей монументальностью архитектуры и изяществом интерьеров. Сразу видно: здесь расположена пафосная и элитарная обитель художников, беспощадно изгоняющая из своих стен бездарей, лентяев и слабаков.
Пока я растерянно верчу головой в просторном, гулком холле и жутко робею перед неизвестностью, папа пускается на поиски приемной комиссии, а Анна, завидев знакомого преподавателя, извиняется, отходит в сторонку и погружается в долгую, ностальгическую беседу.
Терпеливо дожидаюсь возвращения родителей, но, как назло, ни один из них не заканчивает свои дела, и смертная скука гонит меня вперед — в сумрачные коридоры и пыльные рекреации. Я около часа брожу по ним и задумчиво рассматриваю стенды с наградами лучших студентов, их филигранные работы и фотоотчеты со знаковых мероприятий. Когда-то я грезила поступлением именно сюда, но потом потеряла всякую надежду. Теперь же она вернулась и снова зудит в груди — благодаря тому, кто растормошил меня и вывел из темной комнаты страхов и сожалений.
Пахнет мелом, бумагой и плесенью, а еще — чем-то мятным, летним и солнечным.
В ближайшей аудитории распахнута дверь, и до меня доносятся громкие голоса и дружный смех.
Осторожно заглядываю в просторное, светлое помещение и на миг зависаю. Внутри, у нагромождения парт, мольбертов и стульев, расположилась группа студентов — несколько размалеванных девчонок с разноцветными волосами и два парня в черном. Бледный блондин, приняв позу недосягаемого аристократа, сидит на подоконнике и не снисходит до общения с простыми смертными, зато его рыжий, до приторности смазливый друг широко лыбится, рисуется и приковывает к себе все внимание присутствующих. В глазах девчонок читается вожделение, мольба и восторг, а из моего желудка поднимается обжигающая кислятина. Медленно пячусь назад, прячусь за обшарпанной стенкой и перевожу дух, но сбежать не успеваю.
— А правда, что на завтра заявилась еще одна девчонка, которую никто не знает? — жеманно растягивая слова, пищит какая-то дамочка, и Шарк бодро отзывается:
— Ой, не берите ее в расчет. Она калека, к тому же дура дурой! Мы с ней дружили организмами, правда, недолго — я не выдержал такого наивняка.
В глазах рябит, кислятина сменяется одуряющим шоком и тошнотой. Дышу ртом, глотаю злые слезы и еле держусь на ногах, но на плечо ложится чья-то надежная рука и выводит меня из ступора. Резко оборачиваюсь и вижу папу… Хватаю его за рукав толстовки и поскорее увожу прочь.
