Шум дождя - Тори Ру
— Ты как? — я разуваюсь и робко мнусь у входа, но Лиза лишь упрямо вскидывает подбородок:
— Плохо! — и с утроенным упорством налегает на работу.
Ей стыдно за обвинения, опрометчиво брошенные в мой адрес. Значит, она раскаивается, и других извинений мне от нее не нужно.
С ногами взбираюсь на один из уцелевших стульев и наблюдаю за точными и резкими движениями Лизы. Нет смысла ее утешать, забалтывать и отвлекать, и я, оторвав от рулона еще одно полотенце, молча ей помогаю.
Спустя несколько долгих минут Лиза заговаривает сама:
— Ладно, я полностью с тобой согласна. Я не умерла, значит, стала еще сильнее. Скоро защита проекта, сконцентрируюсь на нем. А Фантом… существовала же я как-то без него. Училась, общалась с ребятами из группы. Мы не будем пересекаться, если я намеренно не начну его искать.
— Ты не начнешь, — с жаром заверяю я, и в ее быстром взгляде мелькает благодарность. Однако в воздухе все равно витает напряжение — Лиза не спрашивает, с кем я гуляла, а я не спешу делиться сенсацией. На моей довольной физиономии все написано без слов, а ее раны слишком свежи, и порадоваться за меня она не сможет.
Громко жужжит телефон, и мы одновременно подпрыгиваем. Натянув полные оптимизма улыбки, с честью выдерживаем полуторачасовой разговор с родителями — наперебой врем об успехах, восхищаемся купленными для нас подарками, клянемся, что скучаем… А потом я, спохватившись, подлетаю к давно завершившей цикл стиральной машине, перекладываю в таз простыни и пододеяльники и, через комнату папы и Анны, выхожу на балкон. Аккуратно развешиваю на сушилке влажные вещи, встаю у рамы, из щелей которой тянет волшебной июньской ночью, и пристально вглядываюсь в коробки соседних домов… В черные стены и вереницы слепых, безучастных окон, в бетон и стекло, в замкнутый колодец двора. Стоит взобраться чуть выше, и за ними открываются новые горизонты, простор для фантазии, безграничная свобода, и сегодня я увидела ее своими глазами. Мир огромен и разнообразен, если не замыкаться в себе. Кто-то способен раскрыть его для тебя во всей полноте, а кто-то — забрать последние сантиметры пространства и безжалостно перекрыть кислород.
Как же замечательно, что Фантом и Шарк, наконец, от нас отстали.
Возвращаюсь к себе, но Лиза, трогательно посапывая и обняв длинного плюшевого кота, уже крепко спит. Моя кровать тоже застелена чистым, благоухающим кондиционером бельем, и я тихонько всхлипываю и кусаю губы. Да, месть разрушительна и может привести к катастрофическим последствиям, но моральные уроды определенно заслуживают возмездия — я бы с удовольствием понаблюдала за их очередным унижением. Жаль, что у нас разные весовые категории, и нет ни единого шанса в чем-нибудь их обставить и поквитаться за сестру.
Падаю на мягкие подушки, сладко потягиваюсь и прокручиваю в памяти загадочный образ Спирита и его диковинные легенды.
«…Призванные остаются в этом мире и продолжают жить. Не могут подойти к своему создателю, не видят света, не чувствуют радости и мучаются до скончания дней. Но создатели тоже грустят — от потери важной части себя…»
Я почти уже сплю, утопая в благостном умиротворении, но на приятный голос Спирита накладывается громогласное рассуждение бабушкиного поклонника с кафедры физики: «Сильные человеческие эмоции способны высвободить энергию такой силы, что она может превратиться в материю!»
И Варвара Степановна, скептически качая головой, подыгрывает ему: «Это означало бы, что, после выброса энергии, энергетическое поле индивида истощается, а истощение чревато болезнью или упадком душевных сил».
Сказанное Спиритом определенно перекликается с тем, что я много раз от них слышала. При случае поведаю ему теорию сумасшедшего профессора, и мы от души повеселимся.
Нашариваю на тумбочке телефон и несколько раз перечитываю присланный стих — шепотом, с паузами, чтобы прочувствовать полнее.
— Варь, спи уже! У меня завтра важный день! — недовольно хрипит Лиза, и я, в предвкушении скорой встречи, желаю Спириту спокойной ночи и прикрепляю смайлик с цветком.
***
Утро накатывает волной одуряющей слабости. Сквозь пульсирующий гул прорывается омерзительный стук дождя, и тело скручивает судорога. По рукам и ногам гуляет ноющая боль, сиплое дыхание обжигает пересохшие губы, на миллионы осколков раскалывается голова… Лиза — без макияжа, в свободной футболке и брюках — расчесывается возле зеркала и, прихватив рюкзак, уходит на учебу. А я в изнеможении прикрываю глаза.
Мышцы горят, суставы ломит, каждое движение порождает озноб, зубы выстукивают дробь. Теперь понятно, дело вовсе не в дожде — я подхватила нашумевший мутировавший вирус. Накануне, по пути в наш район, Херувимчик смачно чихал на весь салон, но заразилась, вероятно, только я — если принимать во внимание мое везение.
Варвара Степановна вечно пеняла на мой никудышный иммунитет и поила меня чаем с ненавистным медом и травами, но папа предпочитал традиционную медицину — вызов врача и таблетки. Главное, что я была не одна, и мне становилось легче от любых проявлений заботы. Теперь же я абсолютно беспомощна и даже не могу встать, чтобы отыскать в коробках градусник и принять жаропонижающее.
Кутаюсь в одеяло, адски мерзну, проваливаюсь в забытье… И оказываюсь в подсобке заброшенного музея, аккурат возле пугающей картины. На мне нелепая, вычурная одежда, броская бижутерия, высоченные каблуки, и я ненавижу их и себя… В следующий миг я ныряю в интерьер тесной убогой квартиры — кричу ребенку, чтобы тот заткнулся, захлопываю рамы, смахиваю на пол семечки и конфеты и наглухо задергиваю шторы. Прошлое застывает в переплетении цветовых пятен и линий, а я стою перед холстом с зажженной спичкой в руке, так и не получив на свои вопросы ответов.
Навязчивый бред то отпускает, то вновь без остатка поглощает сознание, выматывает, мучает, изводит. Из груди вырываются стоны — на ребра словно сбросили тяжеленный камень, и раскаленное дыхание ежеминутно прерывается кашлем.
Реальность подергивается сумеречным туманом, на обоях расцветают алые пятна пробившегося через тучи заката. В комнате бесшумно открывается дверь, и в темном проеме возникает знакомый силуэт. Спирит… Красивый, высокий и стройный, словно модель, и опасный, как рок-звезда. На нем черная косуха, драные джинсы и тяжеленные ботинки, и в этом прикиде он выглядит убийственно круто.
— В обуви нельзя… — остаюсь собой и пытаюсь душнить, но распухший язык прилип к нёбу, и повлиять на гостя не получается. Спирит хитро прищуривается, разворачивает стул Лизы к моей кровати, садится на него и берет меня за руку. Его прикосновение — обездвиживающее, пробирающее током, отзывающееся в каждой клеточке тела —
