Убит тобой - Татьяна Семакова

– Днем в воскресенье – это без свидетелей? – с сомнением уточняю я, и оба брата переводят на меня взгляды.

– Именно, – поддерживает меня Тихон, а Мирон сгибает руки в локтях, раскрывая ладони.

– Зерно истины есть, – говорит Мирон. – Но днем в закрытой квартире, в воскресенье, в разгар дачного сезона и, скажем, в тех же условиях на улице… в общем, я бы не исключал. Как и вариант, что убил кто-то другой. И даже по другому поводу. Работа у нее и без того опасная, а учитывая безотказность в авантюрах – подавно.

– Давай к выводам, – морщится Тихон. – Башка не варит уже.

– А выводы безрадостные, – подводит итог Мирон. – Нужно вводить в курс дела Сан Саныча касаемо двери между номерами и добывать записи с камер. Смотреть, кто по факту снял номер, искать рожу носатого. Если, конечно, нет других идей. – Мирон по очереди смотрит то на брата, то на меня, потом вздыхает. Подает Тихону руку. – Заеду в морг, немного посплю и на работу.

Мирон выходит из-под света фонаря и словно растворяется в темноте. Был человек и больше нет. Будто фантом. От этого почему-то становится не по себе, и я интуитивно делаю полшага в сторону Тихона, обняв себя за плечи.

– Озябла? – спрашивает Тихон и, не дожидаясь ответа, стягивает с себя толстовку. Накрывает меня ей и опускает ладонь на лопатки, мягко подталкивая вперед.

А я топаю, от усталости едва перебирая ногами и бесконечно спотыкаясь, и размышляю. Где грань между галантностью мужчины и отеческой заботой? Его жест – это проявление симпатии мужчины к женщине или рефлекс?

Так ничего и не решив, засыпаю, едва выезжаем на шоссе. Конечно, было бы как минимум вежливо развлечь водителя разговором и не дать ему задремать за рулем, но теплый, уютный и урчащий в унисон двигателю Васька на моих коленях не оставляет мне ни шанса.

К дому подъезжаем, когда небо уже начинает сереть.

– Занимай спальню, – негромко говорит Тихон.

Он оставляет в комнате мою сумку, берет с кровати одну подушку и с ней идет к дивану. Я поначалу с облегчением выдыхаю, переодеваюсь в пижаму из майки и шорт, устраиваюсь с котом в обнимку. Но когда Василий оставляет меня, Тихон перестает ворочаться, а дом погружается в тишину, сонливость как ветром уносит.

Я слышу шорохи.

Сначала думаю, показалось. Кот где-то лазает, осваивая новые территории. Но спустя минут десять становится совершенно ясно. Это не кот. Это мыши. Моя главная фобия еще с детства.

Я резко сажусь и заворачиваюсь в одеяло с головой, оставляя небольшой зазор для лица. Дотошно проверяю, нет ли лазейки между моим одеянием и кроватью, сквозь которую сможет пробраться хитрый грызун. Шарю взглядом по полу и жалею, что Тихон закрыл жалюзи: свет с улицы еле просачивается.

Спустя несколько минут без движения, снова слышится шорох. Моя бурная фантазия сводит меня с ума, подкидывая вариант один другого страшнее. В какой-то момент начинает казаться, что они повсюду. Под кроватью, прогрызают себе путь через матрас, на полу, стерегут выход, даже на узком подоконнике, готовясь спрыгнуть прямо на меня.

Внутреннее напряжение достигает пика. Клянусь, я вот-вот расплачусь. Все тело зудит, мне чудится, что по мне кто-то бегает. Не выдержав, зову плаксивым шепотом:

– Вася-я-я… Вася-я-я… кс-кс-кссс.

– Василий сиганул в форточку и свалил искать себе деревенскую киску, – со смешком отвечает мне Тихон с дивана.

– Ясно, – отвечаю я обреченным голосом.

– Не спится?

– Все в порядке, – сама пищу как мышь. Сижу еще с минуту и признаюсь: – Мне страшно.

Тихон появляется на пороге через несколько секунд, держа в руках подушку. Прыскает, увидев меня в комке одеяла, бросает подушку на кровать и раздевается до трусов.

– Разматывайся, куколка, – говорит он с полуулыбкой.

Я еще раз опасливо озираюсь, разворачиваюсь и накрываюсь как взрослый адекватный человек. Тихон ложится рядом, в паре десятков сантиметров от меня. И, вообще-то, не помогает. Я чувствую вокруг себя слишком много свободного пространства. И когда вновь раздается шорох, подтягиваю колени к груди и забираюсь под одеяло с головой.

– Ты чего, Анфис? – удивленно спрашивает Тихон, нырнув в мое укрытие.

– Тут мыши, – отвечаю я шепотом. Вспоминаю о макаронах в холодильнике и морщусь: могла бы и догадаться.

– И что? Они маленькие и сами тебя боятся.

– А дедушка говорил, что они соседку объели.

– Спящую?

– Нет, она умерла, но все равно! – возмущенно округляю я глаза, а Тихон героически давит смешок.

– Что еще дедушка говорил? – спрашивает он без намека на иронию.

– Что… – бурчу я, прикидывая, издевается ли он. Ответа не нахожу и просто жалуюсь: – Что нельзя ночью вставать с кровати, потому что они могут напасть. Стаей.

– Ясно… И сколько тебе было?

– Лет пять наверное…

– Ты же понимаешь, что дедушка тебя просто пугал, чтобы ты не носилась и не будила его? А после смерти тебя скорее сожрет твой Васька.

– Ты чего притащился? – шикаю я на него. – Пугать меня еще сильнее?

Тихон выныривает из-под одеяла, а я вцепляюсь в его руку, решив, что он хочет уйти.

– Да тут я, – вздыхает он и стаскивает одеяло и с моей головы. – Там дышать нечем.

Он двигается ближе, а я быстро разворачиваюсь к нему спиной, чтобы не оказаться лицом к лицу. Тихон ложится вплотную, закидывает на меня одну руку, целует в макушку.

– Спи, – говорит он в приказном тоне и практически мгновенно вырубается.

Я лежу еще какое-то время, прислушиваюсь. Но прогретый днем дом давно остыл, а рядом с горячим мужчиной нереально уютно. Мои веки наливаются свинцом, постепенно опускаясь. И уже сквозь завесу сна я слышу смешок:

– Мышка.

Проснувшись, Тихона рядом не нахожу. Ярко светит солнце, лучи пробиваются сквозь жалюзи, давая достаточно света, чтобы увидеть вернувшегося из самоволки Василия.

– Предатель, – ворчу я, увидев в дверном проеме рыжий хвост.

Сладенько потягиваюсь, зажмурившись. Чувствую, как кот беспардонно запрыгивает на кровать, его лапки на своей груди. С улыбкой открываю глаза и начинаю верещать, увидев в зубах Васьки мышь.

Тихон прибегает на крик с улицы. Влетает в спальню и начинает ржать.

– Убери его! – хнычу я, вцепившись в край одеяла. –