Месть. Не стоило мне изменять - Софи Вирго
Больница встречает меня ярким светом и запахом хлорки, который въедается в ноздри, напоминая о детстве и разбитых коленках. Под ногами скрипит недавно вымытый линолеум, и на нем остаются следы от подошв.
В приемном покое полупусто, только пожилая пара в углу, где мужчина что-то тихо объясняет дрожащими губами своей супруге. Где-то вдалеке слышны шаги, и я захожу к врачу.
Врач, женщина лет сорока с короткими темными волосами, собранными в небрежный хвостик, поднимает на меня внимательный взгляд всего на секунду. В ее глазах я вижу то, чего боялась больше всего - жалость.
- Травма лица? - медсестра за столом сразу замечает мою ушибленную щеку, и ее брови ползут вверх, ведь я не похожа так-то на жертву домашнего насилия. - Подождите, сейчас врач вас осмотрит. Если есть еще травмы, можете снять одежду, чтобы не терять время.
Ее голос звучит как сквозь вату. В ушах звенит от адреналина, сердце колотится так, что кажется, его слышно всем. Я машинально киваю и сажусь на краешек кушетки у стены, и чувствую, как от нее по телу проходится волна холода.
Пока жду, когда врач закончит что-то печать, осматриваюсь.
Кабинет маленький, но уютный, на стене часы с кукушкой, так допотопно, на подоконнике пыльный кактус в горшке с отколотым шипом.
- Итак, что у вас случилось? – наконец закончив с бумажками, которые стали в современном мире важнее людей, врач уделяет мне время. Ее голос спокойный, профессиональный, но за всей этой холодностью прячется что-то человеческое, теплое.
Я молчу, просто поворачиваюсь к свету, чтобы она лучше разглядела синяк. Губы сжаты так плотно, что начинает болеть челюсть. Ее пальцы, теплые и осторожные, мягко ощупывают опухоль, и от этого неожиданно щемит в груди. Так касается мать, когда проверяет лоб больного ребенка. Так касаются только те, кто действительно хочет помочь.
Она смотрит меня долго, внимательно, и я показываю ей еще ногу. Она заставляет меня вставать, закрывать глаза, проверяет координацию, много чего. Я успеваю даже устать от такого внимания.
- Ушиб второй степени, - констатирует она, отстраняясь. В ее глазах читается опыт сотни подобных случаев. - Сотрясения нет, но завтра обязательно покажитесь травматологу, пусть он осмотрит ушиб бедра и выпишет вам больничный, ногу напрягать все же не стоит.
Сказав свое заключение, она садится на место и начинает заполнять бумаги теперь уже на меня. Шариковая ручка скрипит по бланку справки, оставляя синие закорючки, которые решат мою судьбу, да и не только мою. Когда она протягивает мне листок, наши пальцы на секунду соприкасаются.
- Вам не обязательно терпеть это, - вдруг говорит врач, и в ее глазах появляется что-то теплое, почти материнское. - Эта справка, основание для заявления. Не просто припугивайте его этой бумажкой, пишите заявление.
Я беру справку, бумага жжет пальцы, будто вся боль, весь стыд и унижение материализовались в этом листке.
- Я со всем разберусь, - говорю так тихо, что слышу только я.
Врач смотрит на меня долгим взглядом, будто хочет убедиться, что я не просто отмахнулась, но потом вздыхает и зовет следующего пациента.
Я же выхожу на улицу, и холодный ночной воздух обжигает легкие. Вдруг понимаю, что вся моя жизнь сейчас перевернулась, как песочные часы, и времени не так много до финала.
Такси приезжает быстро, и сидя на заднем сиденье, я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Городские огни плывут перед глазами, сливаясь в цветные полосы. В отражении окна вижу разбитое лицо чужой женщины с пустым взглядом.
- Хорошо, Олег, - шепчу я стеклам, чувствуя, как в груди становится тихо. - Теперь ты мне не муж. Теперь ты просто человек, который пожалеет о каждом своем решении.
Телефон снова вибрирует. Альбина прислала сообщение.
"Где ты, черт возьми?! Женя уснул, но я схожу с ума! Что у вас там происходит?"
Пальцы сами набирают ответ, расплывчатый, спокойный, тот за который мне обязательно прилетит.
"Еду к тебе. Буду через пятнадцать минут".
И снова огни большого города, в котором ты никогда не будешь одинок, но в то же время всегда будешь один. Улицы, полные людей, но пустые по-настоящему. Я в ловушке со всех сторон, но обязательно найду выход. Я верю в это. Все именно так и будет. Я возвышусь, он падет.
Таксист везет меня осторожно, будто боится сделать лишний толчок. Вижу через зеркало заднего вида, хочет спросить, что случилось, но не решается. И это к лучшему. Не готова я изливать душу первому встречному, даже если его интерес искренний.
Когда машина тормозит около нужного дома, становится немного не по себе. В окнах горит теплый свет, Альбина не выключила лампу в гостиной. Надеюсь, сын не проснется, когда я зайду. Не хочу, чтобы он видел этот синяк, эту печать позора.
Попрощавшись с водителем, поднимаюсь к подруге. Дверь Альбины открывается почти сразу, будто она стояла и ждала, прильнув к окну, и увидев меня, метнулась к двери.
- Наконец-то! Я уже… - она замолкает, увидев мое лицо, а я улыбаюсь, неловко, на грани истерики, чувствуя, как дрожат губы.
Ее глаза расширяются, губы слегка приоткрываются, и в глазах разгорается праведный гнев, тот самый, что способен свернуть горы голыми руками.
- Это он сделал? - нет, блин, дверцей ударилась. Хочется съязвить, но вместо этого я просто молча киваю, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. - Вот же урод! - Альбина хватается за косяк, ее пальцы белеют от напряжения. - Я придушу этого урода своими руками.
Глава 23
Глава 23
Вероника
В кабинете адвоката снова пахнет горьким кофе. Сквозь полуприкрытые жалюзи пробиваются полосы дневного света, ложась на полированную поверхность стола, где рядом с моими бумагами стоит бумажный стаканчик.
Елена Викторовна сидит напротив, ее пальцы сжимают такой же стакан, но в ее руках он кажется частью делового образа, таким уверенным, профессиональным. Мой чай уже остыл, но я все равно не могу сделать глоток, каждый раз, когда подношу его к губам, в горле встает ком, а в голове всплывает
