Потустороннее в Ермолаево - Елена Ликина
– Я ничего не помню…
– Значит, чувствуешь. На памяти-то, может и заслонка поставлена, до поры.
– Заслонка?
Баба Оня кивнула.
– Бабушка твоя могла сделать? Чтобы тебе легче жилось.
– Зачем же она велела мне стригушку забрать?
– Чтобы заслонку убрать. Пришло время обо всём вспомнить.
– А зачем мне вспоминать про такое?
– Кто ж знает, деточка. Только не зря тебя дорожка в Ермолаево завела.
– Какая там дорожка, – отмахнулась Анна. – Тётка Марьяша меня сюда привезла.
– Ты же сама хотела в деревню. Марьяша тебе на пути попалась, чтобы желание исполнить.
– Она, кстати, удачливый бизнесмен. – пошутила Анна. – Её выпечка нарасхват.
– Не от хорошей жизни, Аннушка. Мается она, бедняжечка. Вина на ней.
– Что за вина? Расскажете?
Баба Оня повздыхала да завела под перестук спиц историю.
– Марьяша по молодости мечтала в город податься. Да не просто, а чтобы непременно замуж. Да за богатого, чтобы в достатке поживать. Вот и наладилась она в Святочную пору на жениха погадать. Да по серьёзному, как следует всё обставила. Наши-то все гадать мастерицы, сызмальства этому обучены.
Всё как положено сделала, загодя у баенника разрешения спросила. Зеркала приготовила, маленькое и побольше. Полотном белым запаслась, соль взяла. Это чтобы оберечься от того, кто в коридоре покажется, зеркало накрыть и зачураться. А для верности и солью в стекло сыпануть, отпугнуть зло.
Перед полуночью отправилась. Зажгла свечи особые, выставила зеркала. Присела и стала в коридор зеркальный вглядываться. Долго так пробыла. Свечи уж догорать стали, а никто так и не показался. И взяла Марьяшу досада! Выскочила она во двор, подышать, от чада голову проветрить. А того и не заметила, что младшая сестрёнка, Настюшка, под дверью пряталась и юркнула внутрь. Почти сразу грохнуло в бане. Крик раздался девчоночий. Марьяша – туда. Смотрит – сестра без памяти на полу, маленькое зеркало вдребезги. А в большом отражение стоит Настюшкино! Руки в мольбе тянет, кривится, будто плачет. Марьяша, дурёха, солью в него сыпанула да за помощью кинулась.
Сестра в беспамятстве два дня провалялась. Когда очнулась – изменилась, не узнать! Немая сделалась и странная. Не в себе будто. Притихнет в уголке и наблюдает за всеми, словно в засаде сидит. Глаза пустые, а по лицу улыбка змеится. Нехорошая, нечеловеческая.
Настоящую-то Настюшку на ту сторону забрали. Столько времени прошло, а до сих пор каждые Святки в зеркале показывается. Мелькнёт вдалеке тенью, приостановится, глянет – будто душу вывернет! А после уйдёт в глубину. Раз от раза всё бледнее становится, всё прозрачней. Такая вот история, Аннушка.
– А как же вторая? Она из зеркала вышла?
Бабка кивнула:
– Из него. Так и живёт в дому. Вдвоём они с Марьяшей остались. И не извести, ни обратно отправить нельзя! Поэтому Марьяша и сбегает. Гнетёт её вина.
– А эта… Вторая… Она – человек?
– Подмена. Не растет она. Ни пьет, ни ест. А что из дома ход заказан, так это Марьяша позаботилась, сделала привязку.
– Неужели, совсем помочь нельзя?
– Нельзя, Аннушка. Ритуалы да обряды не игрушки. Помнить об этом надобно, если что затеваешь.
– С Тосиным братом что-то похожее случилось?
– Другое, Аннушка. Он по своей ошибке вину несёт. А за что – не скажу. Если уж болтливая Матрёша не призналась, то и я умолчу. Суждено будет, так узнаешь.
10
С Грапой, четвёртой из девчат, познакомилась Анна ближе к Рождеству.
Пожилая улыбчивая женщина, невысокая и плотная, с белоснежным тяжёлым узлом волос, чем-то напомнила первую школьную учительницу и сразу понравилась Анне.
Даже багровая клякса родимого пятна на щеке не испортила общего впечатления.
После чая да пирогов перешли поближе к печи, заговорили про разное. А когда Анна отвлеклась на чтение, приятельницы зашептались тихонечко:
– Я давеча его видела. Внешне-то не меняется. Только взгляд всё дичает сильнее.
– Не преувеличивай, Грапа. От такой жизни каким ему быть? Весь год в лесу бирюком мается.
– Каким не быть, а возвернуться всё сложнее! Уходит время-то. Ещё немного и всё!
– Тося говорила, что сейчас уже полегче ему. Избу подправил, печь сложил. Обходится как-то…
– Обходится! Разве то жизнь?
Анна не сдержалась,
