Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Это… Это… Ошиблись номером, любимая! Ну что ж ты у меня такая дурочка наивная? Всему веришь, – Миша вскочил со стула и в один прыжок оказался за моей спиной. – Люблю тебя, мою карамельку мятную. Мою сладкую девчонку, мою изящную статуэтку…
Его дрожащие влажные ладони опустились мне на плечи, вызывая новую волну тошноты. Эти нелепые, никому ненужные и лживые слова лишь касались уха, но отлетали, потому что я словно вернулась в прошлое. Уже было. Это уже где-то было…
Один – один… Око за око. Измена за измену. Так чего же я ною? Всё по справедливости.
– Сколько тебе нужно времени, чтобы собрать все свои вещи и съехать? – слова сами слетели с языка, после чего я смогла выдохнуть.
– Съехать???? – ор свекрови резанул слух, а по коридору уже слышались шлепки её розовых резиновых сланцев. – Ты одумайся, Люда! Одумайся! Кто тебя терпеть станет? Кто??? Ты ж холодная, как этот идиотский каменный пол, над которым ты трясёшься, как полоумная! – она с силой топнула по витиеватому дымчатому рисунку, будто больно хотела мне сделать. Она и в выражениях не стеснялась, лупила по больному, прямо в цель, чтобы припекало ещё долго. И получилось…
Я сейчас не ощущала себя преданной, нет. Не имею на это права. Я ощущала себя осужденной, которой объявляют вменяемое преступление, а заодно и срок.
И зябко так стало… Неуютно. Квартира перестала быть моей крепостью, перестала быть защитой, превратившись в холодный одиночный карцер. Я обняла себя руками, стала потирать ладонями плечи, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
– Фригидная! – с диким рёвом завопила свекровь. Я хоть и стояла к ней спиной, а все равно ощущала лютую злость и готовность вцепиться мне в волосы, лишь бы отомстить за обиженного сыночка! – Бесчувственная, повернутая на своей работе. Тебя же детдомовские больше интересуют, чем собственный муж. Миша потратил на тебя все лучшие годы! Бросил бизнес, лишь бы Люде было спокойно и комфортно! Ты посмотри, какой он стал! Это ты вон жируешь на взятках, липосакцию, поди, втихаря сделала, жопу свою, насиженную в кабинетике, откачала, а Мишенька? Он же почти четыре года был твоим тылом…
– Выйдите отсюда, – прошептала я, но получилось как-то слишком громко. Я впилась рукой в деревянный подоконник, сдерживала рвущиеся эмоции. Сжимала челюсти, скрипела зубами, но не отвечала. Пусть буду виновата. Пусть. Лишь бы просто остаться одной. Просто побыть в тишине.
Руки мужа все крепче сжимали мои плечи. Он с силой впивался пальцами, прижимался грудью изо всех сил, но было совершенно не больно. Я просто перестала что-либо чувствовать. Застыла каменным изваянием, пытаясь понять, как моя жизнь превратилась в уродливый вареник с фальшивой начинкой.
– Меня? Прогонять? Да я мать! Да я для тебя сделала больше, чем твои родители… Неблагодарная! Да я ж твои трусы стирала, я ж твою квартиру обуючивала, я эти безвкусные сухие веники…
– Это конец, Миша, – собрала оставшиеся крохи нежности и прижалась щекой к руке мужа в последний раз. – Это конец…
Глава 8
Кирилл
– Как не вовремя!
Я щурился и массировал виски, чтобы снять напряжение. Признаться, если б не Гера, то я сегодня и вовсе не выходил бы из дома. Сидел на кухне, смакуя вторую чашку кофе, и тупо смотрел в небо.
В современном мегаполисе уже почти не осталось квартир, из окон которых видно голубое покрывало. Просыпаясь, ты видишь пылающие огоньки чужих жилищ и монолитные стены холодных высоток. Будь моя воля – застроил бы нашу гигантскую территорию одноэтажками. А что? Площадь позволяет! Чтобы люди чаще смотрели наверх.
После разговора с Гвоздём остался неприятный осадок, конечно. Но я не барышня кисейная, переживу.
Брякнул фарфором о каменную мойку и стал собираться. Гера ждать не любит, а я терпеть не могу опаздывать.
И когда я уже был готов, телефон взорвался звуком полицейской сирены:
– Кир, ты что там Гвоздику наговорил? – друг орал так, что пришлось убрать телефон от уха подальше.
– Моня, тебя это не должно волновать. Ты остался при своих звездах, выдыхай. А мне осточертело то звездопад хвалебный ощущать, то заморозки. Я им что – игрушка для битья? Хотят – по верхней головке гладят, а хотят – нижнюю сжимают в тисках?
Я бегом сбежал по лестнице и рванул в сторону парковки, отчаянно жмякая пульт сигнализации.
– Так ты и про субординацию ничего не слышал, друг. Тоже ангела-то тут из себя не строй, хотя бы при мне. Да будь я на месте полкашки… Эх, но я не на его месте, а ты мне друг, поэтому внимай и не перебивай, – Ярику, очевидно, было не до шуток, оттого и тон голоса стал таким серьезным, трескучим. – Короче, брат, слушай меня: Гвоздик сказал, что на этой неделе к нам приезжает какой-то хер с лысой горы. И, между прочим, поговаривают, что старик будет его готовить вместо себя.
– Очень интересно, спасибо, дружище, за свежую сплетню. Я ахнуть должен был в какой момент? – психанул и, закрыв машину, пошёл за дом, где у гостиницы всегда толпились таксисты. Нажрусь! Точно нажрусь!
– А то, что ты берёшь себя в руки и вновь становишься любимцем Гвоздика. Ты же понимаешь, что означает приехавший чужак?
– Понимаю, Ярик, но ничего с этим поделать не могу. Я все равно нарумяню задницу старика рухнувшим планом раскрываемости. Пусть и его головку помассируют как следует!
– И кому ты сделаешь хуже? Себе? Ты Гвоздя-то еле перевариваешь, а представь, что будет, когда какой-то хуй засланный появится в нашем царстве закона и порядка? Все, Чибисов, выдыхай. Он урод, согласен. Но пора занять его место!
– Ты у Блиновской не подрабатываешь, Моня? Очень воодушевляет. И Генеральчик тоже умом тронулся, кстати, так и
