Гнев изгнанника - Монти Джей

— Заучка, — выдыхает он.

Подсознательно он опускает ладонь на грудь и трет место прямо над сердцем, глядя на меня. Я ожидала сострадания, что он будет смотреть на меня, как на сломанную куклу, которую невозможно починить.

Но Джуд смотрит на меня так, как всегда.

Я не сломана. Я не Королева Бедствий. Я не его враг.

Я просто Фи. Просто заучка.

— Ты… — бормочу я, проводя языком по потрескавшейся нижней губе. — Обнимешь меня, пожалуйста?

Слова тихие, едва слышные, но в них заключен весь груз того, что я так долго пыталась скрыть.

Мне нужно, чтобы он был ближе.

Расстояние между нами кажется открытой раной, и я так устала от кровотечения.

Слезы начинают не сдерживаемо течь, и я им позволяю. В этом есть странное облегчение, как будто наконец-то прорвалась плотина. Я плачу не только из-за нынешней боли, но и из-за многих лет молчания, которые держали меня в плену, из-за лжи, которую я говорила себе, чтобы выжить.

Стены, которые я построила, броня, которую я носила – все это рушится в этот момент. Мне не нужно быть храброй сейчас. Не с Джудом.

Я не хочу быть сильной, недосягаемой или злой.

Я просто хочу, чтобы меня обняли и сказали, что, как бы то ни было, мои разбитые осколки все еще достойны любви.

Джуд хмурит брови, в его глазах появляется боль и нежность. Мне больно смотреть, как он приближается ко мне.

Он не спрашивает, уверена ли я. Он не колеблется. Он просто подходит.

Когда он приближается, я снова киваю, давая ему понять, что я в порядке, и это все, что ему нужно. Джуд перемещается, осторожно ложится рядом со мной, стараясь не задеть капельницы и провода, соединяющие меня с пищащими аппаратами. Углы моего рта поднимаются, когда я смотрю на его ноги, свисающие с края кровати, на его большое тело, которое с трудом помещается на ней.

Я чувствую тепло, исходящее от него через тонкую больничную рубашку, когда его рука скользит под мои плечи и притягивает меня ближе, пока моя голова не упирается в его грудь. Я слышу равномерное, прерывистое биение его сердца, и это самый утешительный звук в мире – доказательство того, что он здесь, живой и настоящий.

Его другая рука находит мою, его пальцы осторожно, дрожа, проникают в мои.

Плотина внутри меня не просто прорывается – она размывается, смывая стены, которые я строила кирпич за кирпичом. Я так долго пыталась быть недосягаемой, огнедышащим драконом, который никогда не бывает девушкой в беде. Но здесь, в тепле его объятий, я чувствую себя такой маленькой, такой хрупкой.

Это часть меня, которую я думала, что убила много лет назад, но сейчас она вырывается на поверхность, отчаянно ища утешения, отчаянно ища Джуда.

— Я с тобой, детка. Я здесь. Я с тобой.

Его рука обнимает мою голову, его пальцы нежно пробегают по моим волосам, как он делает, когда я не могу заснуть и в голове крутятся слишком много мыслей.

Я прячу лицо в его груди, и меня окутывает знакомый запах дыма и книг. Это запах безопасности. На этот раз я не сопротивляюсь. Я не отталкиваю его.

Я просто позволяю ему обнять меня.

Я не знаю, сколько мы так пролежали. Сколько времени я позволяла ему обнимать меня, но я знаю, что в конце концов заснула, потому что, когда проснулась, солнце светило через жалюзи в палате.

Комната была заполнена букетами цветов, их яркие цвета резко контрастировали со стерильными стенами. На одной стене висел большой плакат с веселой надписью: «Мы любим тебя, Фи-Фи!».

Ее украшают маленькие отпечатки рук, каждый из которых сопровождается именем, подписанным внизу: Рейсер Хоторн, Стелла Хоторн, Скаут Хоторн.

Грудь сжимается, когда я читаю эти имена, и тепло пронизывает остаточную боль. Я уже представляю себе дикую, озорную улыбку Рейсера, застенчивую, но милую улыбку Стеллы и маленькие ручки Скаута, протянутые для объятий.

Мысль о том, что я смогу снова обнять их, почувствовать их липкие поцелуи и услышать, как они называют меня «Фи-Фи» тем нетерпеливым, возбужденным голосом, заставляет меня почувствовать, что я наконец-то могу дышать.

Я так благодарна, что смогу увидеть их снова. Что всех смогу снова увидеть.

Я думаю о всех незавершенных разговорах, о шутках, которые еще не были сказаны, о моментах тихого уюта, которые делают жизнь терпимой. Я думаю о кострах и поздних ночных поездках, о гонках на Кладбище и даже о громких ссорах, которые каким-то образом делают нас сильнее.

Все это здесь, ждет меня, прямо за дверью этой палаты. И впервые за долгое время будущее не кажется чередой битв, которые предстоит выиграть.

Оно кажется подарком – подарком, который я почти потеряла, но каким-то образом сумела удержать.

— Как там наша вселенная, детка?

Голос Джуда прерывает мои мысли, его тело все еще лежит рядом с моим, руки крепко обнимают меня.

— Лучше, когда ты в ней, — напеваю я, прижимаясь носом к ткани его рубашки и глубоко вдыхая, пока в моих легких не остается только запах Джуда.

— Я думал, что потерял тебя.

— Я оскорблена, что ты думал, что я так легко умру.

Грудь Джуда гулко звенит от тихого смеха, и звук вибрирует на моей щеке. Мир снаружи размывается, оставляя только эту хрупкую вселенную, которую мы создали для себя.

Сейчас есть только Джуд и Фи.

— Я убила Окли, — шепчу я, тихо признаваясь тому, кому доверяю больше всего на свете. — Я убила его.

— Я знаю, — бормочет он, не осуждая, только тихо принимая. — Я знаю, детка.

Часть меня хочет почувствовать сожаление, но я не чувствую его.

В уголках моего сознания нет ни капли вины, ни стыда, грызущего меня изнутри. Пустота, которую Окли оставил в моей душе, не заполнилась его смертью – она по-прежнему такая же пустая и болезненная, напоминание о том, что некоторые раны слишком глубокие, чтобы когда-нибудь зажить.

Но я не сожалею.

Я слегка приподнимаю голову, щека все еще прижата к его груди.

— Джуд?

— Да?

— Я хочу остаться здесь. Еще на немного. Хорошо?

— Мы можем остаться здесь, сколько захочешь, заучка. Навсегда.

Навсегда.

Если нам суждено закончить трагедией, то наша будет моей любимой.

Это не будет трагедия из учебников истории, полная громких речей и