Шум дождя - Тори Ру
На цыпочках подкрадываюсь к приоткрытой подсобке, осторожно заглядываю в проем, но никого в нем не обнаруживаю и, споткнувшись о невидимый порожек, неловко заваливаюсь внутрь.
Чертыхаясь, потираю ушибленную коленку, но интуитивно понимаю: мне здесь рады… Под потолком отважно сражается с темнотой маленькая тусклая лампочка, вдоль стен удобно устроились узкие полки с баночками и склянками, в дальнем углу угадываются очертания дивана и высокого стола. У окна с плотно задернутыми портьерами виднеется широкая самодельная рамка и старинный пейзаж, растянутый поверх нее на новом холсте. Краски в верхней части работы свежи и прозрачны, но остальное полотно скрыто за слоем помутневшего лака, и изображение на нем едва угадывается. Видимо, картина на реставрации и, когда ее восстановят, вернут в музей.
Подхожу ближе, пораженно рассматриваю яркие белоснежные облака и глубокую, насыщенную лазурь неба, и по-настоящему восхищаюсь талантами и художника, и реставратора. Но на первом этаже раздается стук распахнутой рамы, в голос воют ржавые петли, дребезжит и позвякивает стекло.
Быстро оглядываюсь и вскрикиваю от испуга: позади маячит что-то невнятное, белесое и изрядно похожее на призрака! Сердце ухает в пятки, пальцы немеют, во рту пересыхает. Но, приглядевшись, я выдыхаю и подавляю нервный смешок: судя по очертаниям, страшный призрак — всего лишь еще одна картина, кем-то заботливо завешанная простыней.
Вот уж точно: у страха глаза велики. Отличный шанс отомстить великолепному Шарку и развенчать его миф про творящиеся в музее чудеса!..
Я храбро шагаю к прямоугольнику из ткани, аккуратно приподнимаю ее краешек, и она, обдав меня прохладой и пылью, волной спадает к моим ногам. На большом, в человеческий рост, полотне, я вижу смутно знакомую комнату. За окном в тюлевой дымке стеной стоит дождь, качаются черные ветви деревьев, истошно завывает ветер. Где-то на фоне громко плачет ребенок, и внезапно я четко вижу себя. На мне чудные, вычурные шмотки — блестящий топ, украшенные пайетками джинсы с заниженной талией, массивные серьги в ушах, волосы забраны в хвост на макушке. Под низким потолком испуганно мечется белый голубь — видно, залетел в форточку, — и я размахиваю курткой в попытках его изгнать. По подоконнику разбросаны конфеты и семечки, ребенок орет еще громче, тянет ко мне маленькие руки и дико раздражает. Не на шутку разозлившись, швыряю куртку прямо в голубя, сбиваю его на лету, подбираю с пола и крепко сжимаю в ладонях.
— Нет, отдай! Ему страшно! Не надо, не надо! — визжу и плачу я, но отчего-то не могу подобрать нужные слова, побороться и прекратить творящийся кошмар. Качнув крылом, мой теплый пернатый товарищ исчезает в потоках ливня. Только боль, одиночество и отчаянное желание обрести друга — взрослее и сильнее меня — вырываются из груди горькими слезами, мольбами и всхлипами.
Я просыпаюсь в холодном поту. Дождь снаружи закончился, в просвет между шторами заглядывает ослепительный золотой луч. Последний кадр из сна — светловолосый маленький мальчик — улыбается мне, подмигивает и растворяется в свете солнца.
Приподнимаюсь на локтях и обнаруживаю себя лежащей на антикварном диване, под малиновым бархатным пледом с кистями. Картина у стены по-прежнему накрыта простыней, на крючке болтается белый халат, реактивы и стопки старых лаковых рам поблескивают на полках.
Я дергаюсь и заглядываю под плед, но одежда на мне застегнута на все пуговицы, в изголовье лежит моя сумка, телефон преспокойно торчит в кармане. Резко сажусь, втискиваю в кеды гудящие стопы и дрожащими пальцами его включаю. Сеть больше не барахлит, дата на экране указывает на наступление нового дня, а в оповещениях грозно мелькают сто пропущенных звонков от Лизы.
10
Тихонько поворачиваю в замке ключ, аккуратно притворяю за собой дверь и прячу пыльные кеды в обувницу. Но незамеченной все равно не остаюсь — разъяренная Лиза уже поджидает меня в прихожей, и, скрестив руки на груди, принимается отчитывать:
— Понимаю, любовь-морковь, потеряли счет времени… Но… Варя, блин! А если с тобой что-нибудь случится? Мать носится с тобой как с писаной торбой и со свету меня сживет! Что за безответственность, Варь? От тебя я такого не ожидала!!! И Шарк хорош! Сашка несколько раз ему звонил, и тот тоже не удосужился взять трубку!
От упоминания Шарка на душе становится кисло. Мы провели отличный вечер, он был галантен, вежлив и совершенно неотразим, и я не знаю, есть ли у меня повод на него обижаться. Но спросить совета у Лизы — значит, признаться, что я вынужденно ночевала в заброшенном музее. И, видя ее воинственный настрой, я передумываю посвящать ее в свои проблемы.
— Между нами ничего не было… — хриплю и боком просачиваюсь в свою комнату. — Началась гроза, Шарк предложил остаться, чтобы не обламывать вас с Фантомом.
Лиза поджимает губы и сникает, и я интуитивно улавливаю ее раскаяние. Но обвинять ее ни в чем не собираюсь — изгоняя меня из дома, она не подразумевала, что я должна буду скитаться до утра.
Достаю из шкафа полотенце, футболку и лимонную «бомбочку» и надолго закрываюсь в ванной.
Под теплыми струями, в облаках нежной пены, нервы понемногу успокаиваются, и перед полуприкрытыми веками мелькает вчерашний день. Сногсшибательно красивый Шарк и его прекрасные глаза в алом свете заката… Мерзкий, лишающий сознания ливень. Чернота, одиночество и отчаяние. Помещения музея, словно возникшие из параллельной реальности. Знакомая комната на картине. Злобная и уродливая я, выпускающая голубя в окно. И ребенок… Несчастный и слабый ребенок. Не могу разобрать, чьи именно мысли были в моей голове, но его неизбывное горе я прочувствовала всем сердцем, и оно до сих пор наливается болью.
По щекам катятся крупные слезы, и я, задержав дыхание, погружаюсь под толщу воды. Мне всего-то нужно еще раз взглянуть на загадочную картину под белой тканью. Может, морок рассеется. Или я
