Удача в подарок, неприятности в комплекте - Наталья Алексеевна Мусникова

- Непременно, - я коротко кивнул, выразительно глядя на Глеба Захаровича.

Тот боле мешкать не стал, двинулся прочь от дома, время от времени вздыхая, качая головой и осеняя себя крестным знамением. Я недовольно хлопнул тростью о ладонь и вошёл в сладко пахнущие свежим деревом ворота, быстро огляделся по сторонам. Двор купеческого дома был таким же солидным и располагающим, как и сам хозяин: перед окнами были разбиты цветники, над которыми с гулом маленьких грузовых самолётов кружились пчёлы, хозяйственные пристройки, словно солдаты на смотре войск, располагались чётко в ряд, составляя единый ансамбль с домом, расписанным и украшенным как княжий терем. Трава во дворе была тщательно выкошена, дорожки посыпаны крупным жёлтым песком и по обочинам выложены круглой разноцветной галькой. Поленница дров и та располагалась под навесом, на котором рука неизвестного мастера изобразила солнце и пушистые белые облачка. Красота, одно слово!

- Барин, Вам кого? – из дома выглянула пышнотелая девка, такая веснушчатая, словно специально сквозь сито загорала. – Ежели Вы к Глебу Захаровичу, то он совсем недавно отбыл, ежели поспешите, то ещё нагоните.

- Я как раз от Глеба Захаровича с сообщением для его сына и супруги, - я приветливо улыбнулся. – Могу я войти?

Девица низко поклонилась, коснувшись кончиками пальцев порога, распахнула дверь, едва ли не на старинный манер протянув:

- Проходите, господин хороший, сей же миг барыне и Елисею Глебовичу о Вашем визите сообщу. Как прикажете доложить?

- Алексей Михайлович Корсаров.

Служанка громко охнула, всплеснула руками, глядя на меня во все глаза, точно я сказал, что являюсь мессией, прибывшим возвестить о точной дате конца света и начале Страшного суда. Мда, что и говорить, Семиозерск очень маленький городок…

- Проходите, барин, милости просим, - засуетилась девица, едва ли в своих собственных ногах не путаясь, - кваску с дорожки не желаете ли? Он холодненький, кисленький, враз усталость снимет. А то бы медочку на травах, он бодрит и сил придаёт.

Угу, а ещё голову кружит, потому как немало градусов в себе содержит.

- Нет, благодарю вас, только квас, - я с лёгким сожалением в очередной раз утвердил для себя сухой закон.

- Как пожелаете, - девица махнула рукой, чуть не попав мне по груди, - сюда, прошу.

Комнату, в которую меня привели, так и хотелось назвать горницей: массивная деревянная мебель, стулья с высокими спинками по краям длинного стола, покрытого белоснежной скатертью, расшитой изящным узором из листьев и цветов вьюнка, на окнах шторы с бахромой, перехваченные посередине тёмно-зелёными шёлковыми лентами, навощённый паркет блестит, словно покрытый золотом.

- Присаживайтесь, - служанка с поклоном придвинула мне стул, - сей момент барину молодому о Вашем визите сообщу и квасочку Вам принесу. Барыне-то недужится, Вы уж не серчайте, так что обо всех посетителях нам строго-настрого приказано докладывать или Глебу Захаровичу, или же, коли он в отступе, сыну его.

Я даже поблагодарить не успел, как девица уже вылетела за дверь, словно сухой лист под порывом сильного ветра. Что-то мне подсказывает, что и десяти минут не пройдёт, как вся прислуга в доме будет знать, что столичный следователь явился к господам по поручению главы семейства.

Не прошло и пяти минут, как служанка вернулась, неся на серебряном подносе небольшой запотевший глиняный кувшинчик, глиняную же кружку и плетёную корзиночку с испускающими одуряющий аромат пряниками.

- Угощайтесь, барин, - девица споро налила квас, придвинула мне кружку и застыла рядом, спрятав крупные веснушчатые руки под фартуком. – Елисей Глебович сей момент подойдёт, не извольте беспокоиться.

Я сделал небольшой глоток кисленького, пахнущего хлебом кваса и прикрыл глаза. То зелье, что продают в магазинах под видом даже не кваса, квасного напитка, с сим эликсиром богов не могло и сравниться. А истекающий малиновым вареньем домашний пряничек, на выпечку которого не пожалели ни яиц, ни молока, ни настоящего сливочного масла, да ни одно печенье, даже самое мудрёное, ему и в подмётки не годится! Я и сам не заметил, как проглотил первый пряник и почти дожевал второй, когда раздались быстрые шаги и в комнату вошёл молодой человек, чьи широкие плечи, льняные кудри до плеч и голубые, словно весеннее небо, глаза придавали сходство с былинными витязями. При виде меня витязь чуть заметно напрягся, лёгким взмахом руки выпроводил из комнаты служанку и по-военному чётко щёлкнул каблуками:

- Пряников, Елисей Глебович. Чем обязан Вашему визиту, сударь?

Я поднялся и протянул молодцу руку:

- Следователь Корсаров. Я провожу расследование убийства госпожи Васильевой.

На скулах Елисея Глебовича заплясали желваки, он несколько нервно подтянул к себе стул, опустился на него, закинув ногу на ногу, и тут же спохватился, вскочил:

- Присаживайтесь, пожалуйста.

- Благодарю.

Елисей Глебович достал массивный с узорчатой вязью гравировки на крышке серебряный портсигар, распахнул его и протянул мне:

- Прошу.

- Нет, благодарю Вас, я не курю.

Господин Пряников нервно усмехнулся:

- А я, знаете ли, всё никак бросить не могу. Несколько раз пытался, да всё напрасно, рука сама к портсигару тянется, особенно когда…

Елисей Глебович так спешно закрыл рот, что я даже услышал, как клацнули его зубы.

- Когда нервничаете, - мягко произнёс я, внимательно глядя на своего собеседника, - вот как сейчас, например. Не могу не спросить: чем Вас так обеспокоило моё появление?

Господин Пряников взмахнул длинными, кокетка бы за такие душу продала не задумываясь, ресницами и выдавил дрожащую улыбку:

- Так ведь как же… Следователь в доме…

Ну да, всё верно, врачи и полиция просто так не приезжают, только по вызову. Я решил не ходить вокруг да около, а ударить сразу, без предупреждения:

- Ваш батюшка признался в убийстве Дарьи Васильевны.

Портсигар с металлическим звоном упал на пол, папиросы белыми птицами разлетелись по полу, но Елисей Глебович этого даже не заметил. Весь бледный, с взмокшими от пота волосами, широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом он был похож на несчастного, поражённого молнией.

- Что? Как? Я не понимаю… - лепетал господин Пряников, едва ли осознавая собственные слова.

А сынок-то, пожалуй, пожиже папеньки будет. Тот держался крепко, чувств своих старался не показывать, а этот сразу же раскис, точно дорога рыхлая после дождя. Я положил руки на плечи Елисею и чуть встряхнул его:

- Соберитесь, Ваша истерика никому не поможет.

- Я не истерик, - возмутился