Тетушка против - Тата Алатова
— И нечего морду кривить, — гремел голос матушки Люсиль. Вскоре и она сама появилась из-за угла с железным совком, где дымились раскаленные угли. Она высыпала их на небольшой плоский камень посреди двора, достала из кармана пригоршню сухой травы, кинула следом. Запахло жженым розмарином. — А, девонька! Корова где?
— Ведут, — коротко ответила Маргарет.
Ее глаза встретились с глазами Рауля — там было чистое страдание: ведьма, жаба, приворот! Но при виде ее заискрилось и облегчение пополам с нежностью, отчего у нее кувыркнулось сердце.
— На что приворот-то ставили? — буднично спросила старуха, достала из другого кармана сушку и вгрызлась в нее крепкими зубами.
— Не знаю… — беспомощно ответил Рауль.
— Кровь, ногти, волосы, мужское семя… — перечислила она.
— А… я дарил Жозефине медальон с детской прядью моих волос. Ну знаете, девушки любят все сентиментальное, — и, смешавшись под безжалостным прищуром Маргарет, поправился: — юные глупые девушки любят… Черт, опять… Она такая изящная… шея… глаза… Пруденс! Не слушайте, что я несу!
— Да уж постараюсь, — проворчала она.
— На волосах якорь, самое оно, — хмыкнула старуха, дожевала сушку, огляделась, выхватила из переплетения заборных прутьев огромные ржавые садовые ножницы и подступилась к «касатику».
— Что? — заволновался он.
— Не волнуйся, не зарежу. Только волос малость отхвачу.
Рауль побледнел еще больше. Его рука невольно взметнулась к роскошным локонам.
— Не смейте… — прошептал он отчаянно.
— Ваша светлость! — возмутилась Маргарет.
Он зажмурился, как будто собирался подняться на эшафот.
— Режьте, — произнес с обреченностью висельника. — Видите, Пруденс, на что я иду ради вас.
Ей было жаль его — правда жаль, но в то же время невольный смех подкатил к горлу. Какая великая жертва! Какая душераздирающая драма!
Чтобы смягчить тяжелейший удар — испорченную прическу, — Маргарет встала у него за спиной и положила руки на его плечи. Он немедленно присмирел, и матушка Люсиль, не церемонясь, отхряпала солидный клок у самого виска. Рауль издал горестный вздох и откинулся назад, затылком прижимаясь к животу своей Пруденс. Она погладила его по голове, пытаясь утешить.
В этот момент во двор ввалился давешний детина с бельмом, таща за веревку огромную, флегматично жующую корову.
— Черной не было, — провозгласил он, — рыжая-то сойдет?
— Стельная! — обрадовалась старуха. — К удаче, касатик, как есть к удаче.
— Вы убьете ее? — снова встрепенулся Рауль. — С теленочком?
— Или вы предпочтете жениться на Пеппе? — вкрадчиво шепнула Маргарет. Ревность — злая, порочная ревность, к собственной племяннице, двойной позор, — ожесточила ее. Это было страшно: прежде она казалась себе лучше, добрее. Но кто-то жадный в глубине глубин ее души оскалил зубы, ни в какую не желая делиться. «Не отдам, — с ужасом поняла Маргарет, — ни за что не отдам». Впору было самой отправиться к экзорцисту, но что-то подсказывало — без толку.
— Не шутите надо мной, Пруденс, — скорбно сказал Рауль. — Вы же видите, что я стараюсь не поддаваться. Но знали бы вы, как оно жалит: будто сердце пополам пилят.
— А вы терпите, — вопреки ее твердому тону, руки все ласкали его волосы — бережно.
Матушка Люсиль тем временем кинула локон в глиняный горшок, поставила его на землю, деловито подошла к корове, достала из фартука крошечный и острый, как бритва, ланцет.
— Ничего страшного, красавица, — проворковала сердечно и быстрым точным движением сделала надрез на ее ухе. — Всего три капли, от тебя не убудет.
Корова лишь дернула хвостом, будто отгоняя слепня, старуха стряхнула ее кровь все в тот же горшок, погладила животное по округлому боку, а детина потребовал остаток монет.
Пока Маргарет рассчитывалась, матушка Люсиль водрузила посудину на угольки и быстро, неразборчиво зашептала над ним, забрала у Рауля жабу, бросила ее внутрь тоже. Запахло палеными волосами, медью, весной и свободой, горшочек треснул и развалился.
— Все, — она отряхнула руки. — Часок подожди, касатик, а потом люби, кого хочешь.
Рауль не сразу пошевелился. Казалось, он прислушивался к себе, пытаясь разобраться в сполохах родных и навязанных чувств. Потом медленно поднялся, ощупал место пострига, скривился и вдруг без всякого повода ухмыльнулся.
— Пруденс, а ведь вы меня ревновали! — проговорил он с уже привычным зазнайством.
— Вот еще, — оскорбленно фыркнула она.
— Ревновали-ревновали, — упоенно подтвердил он, — уж в таких материях я разбираюсь… — он осекся, вероятно, не желая щеголять перед ней своим бурным прошлым, и закончил просто: — Спасибо вам за это.
— Спасибой сыт не будешь, — вмешалась старуха.
И этот транжира расплатился с ней без малейшей попытки сбить цену, чем лишил Маргарет любимого занятия. Раздраженная и тем, что попалась с поличным, и баснословными тратами — никаких денег на его светлость не хватит, — а больше всего поступком Пеппы, она схватила забытый тюк, брошенный у самой калитки.
— Нам бы еще проклятие с побрякушек снять, — отрывисто сказала, не глядя ни на кого.
— Это вам в «Три вороны», — отмахнулась старушка, ссыпая монеты в фартук. — И смотрите, обдерут вас там, прямо как здесь!
Под ее скрипучее хихиканье они вывалились на узкую улочку, и Рауль забрал поклажу, закрутил головой в поисках нужной вывески, нашел и устремился навстречу новым расходам.
— Ваша светлость, — плетясь за ним нога за ногу, заговорила Маргарет медленно. — Все правда: я ведь и в самом деле не из тех, кто способен на душевную щедрость.
— Это вы о других женщинах говорите? — изумился он, притормаживая.
Она подавленно кивнула.
— Я тяжеловесна, безжалостна к себе и другим, даже жестока… Пеппу совсем затиранила, и вам спуску не дам… Если вы не сбежите прежде, чем все станет взаправду.
— Пруденс, — серьезно ответил он. — Но ведь все уже взаправду, куда уж хуже! Будьте уверены, я на ваш счет иллюзий не строю. Если бы я обладал волей над своим сердцем, то уж точно бы в вас не влюбился! Выбрал бы легкомысленную Жозефину и всю жизнь провел, волочась за разными юбками. Но вы больше, чем женщина. Мне кажется, вы смысл моей жизни. Поэтому что уж теперь роптать, остается только соответствовать.
— Как-то вы не слишком любезны, — нахмурилась она.
Он тепло рассмеялся, обнял ее — прямо посреди улицы, господи! Бам! бам! бам! — загрохотало в ушах. Поцелуи коснулись виска, уха, лба.
— Нам надо поскорее пожениться, пока вы снова чем-то не озаботились, — проговорил отрешенно. — Очень уж вы во мне сомневаетесь, прямо беда у нас с этим.
Что, простите, сделать?!
Глава 30
Рауль спал, спал
