Седая целительница - Зарина Солнцева
— Русала, милая моя.
Прикрыв за собой дверь, я подошла ближе. И присела рядом с ней. Аккуратно взмахнула с лица густые чернявые локоны. И погладила по щеке.
Но ни одной слезинки не проронилось с зеленых, потемневших очей. Она неожиданно горько мне улыбнулась.
— Ошибалась ты, Снежа, когда говорила, что одна ты здесь чужая. Не одна. Я для них тоже бельмо на глазу. Будь Горан настолько злым, как и они, меня бы давно камнями закидали.
— Ну что ты говоришь-то?
Попыталась я ее пристыдить, но она лишь покачала головой, прикрыв глаза от боли.
— Прошу, не надо. Не говори ничего. Просто посиди рядом.
И я присела возле нее на лавке. Отобрала часть травы, и вместе принялись делать работу. Так как знала, иногда слов утешения и не надо было. Не легчало, только чуять кого-то рядом уже много значило. Ведь одиночество — страшная хворь.
Я все мерковала о ее словах насчет Горана. По меркам знати и правителей его поступок — верх благородства и добродеяния. Признал бастардку отца родной сестрой. Защищает, кормит, одевает.
Может быть, он поэтому и обещал оторвать тому, кто захочет на Русалке жениться, руки и ноги? Чтобы никто не надумал ее обижать.
А Даньяр. Не думаю, что он со зла это сказал. Просто молод и горяч. Власти немного почуял. А у чернявой норов тоже горяч, они схлестнулись в словесной баталии. Вот у него и вырвалось. К вечеру успокоится, и уже жалеть будет.
Одно нехорошо, что посторонний услышал эти нехорошие слова брата к сестре. Надеюсь, у этого Власа хватит доблести держать язык за зубами.
Вскоре в лечебницу зашли о чем-то весело переговаривающиеся целительницы. Узрев меня, Марфа громко позвала.
— Снеж, тебя там Даньяр зовет. Говорит, что-то срочное.
— Иду.
Кивнула я девкам и бросила взгляд на ушедшую в свои думы Русалу. Кажись, она ничего не слышала или хорошо притворялась. Так или иначе, я не стала ее дергать лишний раз.
Тяжело привстала с лавки и направилась на выход. Посмурный, как дождливая туча, волкодак нашелся возле конюшни. Вместе с Яраполком и еще парочку воинами, что запрягали сани на двух обернутых волках.
— Плачет?
Спросил он тихо, стоило нам столкнуться у самых саней, я лишь мотнула головой. Даньяр, кажись, помрачнел сильнее. И, аккуратно подхватив меня за талию, уложил в сани и сам рядом уселся. По другой бок уселся Яраполк.
— Остальные в зверином обличии поедут.
Обьяснил мне волкодак постарше.
— А куда мы едем?
Нашлась я с вопросом, как-то утешая Русалу, я позабыла, с чего все началось. Даньяр отвернулся к дороге лицом, а Яраполк лишь цокнул языком на пренебрежение младшего и сам принялся пояснять.
— К южной границе, у берегов молочного озера. Там белые заявились, говорят, роженица у них. Помощь попросили. Мы, конечно, с ними не братались, да и альфы дома нет. Но дите — это дело святое.
Значит, роды надобно принимать. Странно только, почему Даньяр не захватил еще одну целительницу. Думает, я сама со всем справлюсь? Я, может быть, и справлюсь, но придется ему мне воду тащить и бедеяшку успокаивать. Дорога оказалась неблизкой. Так как через лес было не пробиться изо сугрубов и пришлось огибать на санях. Я даже успела вздремнуть на широком плече Яраполка.
Этот мальчонка надо мной издевается. Ночью спать ему неохота, а сейчас так тянет глаза сомкнуть.
Благо Ярополк не стал тревожить, а потом даже шутить на этот счет не стал.
— Ну слава богам! И три зимы не прошли!
Сначала я думала, что мне показалось. Мужской голос был до безумия знакомым. Но определенно, что моему давнему другу здесь делать?
Разве что принимать роды.
— Микита?
Неверующе шепнула я онемевшими устами, стоило увидеть вихрастую макушку вдали. В темно-синем кафтане, с неприкрытой головой, его было не узнать. Казалось, за те неполные месяцы, что мы не виделись, он возмужал сильнее. Оставил светлые аккуратные усы, что плавно перетекали по скулам и подбородку в светлую щетину.
— Что ж ты, Снежинка, в эту глушь затерялась? Пока нашел, чуть не родили тут.
Хмыкнул молодой целитель. А у меня слезы на глаза собрались. Кинулась ему на шею, обнимая, как родного брата, не иначе.
Черные волки за моей спиной напряглись и встали в струнку, вслед за ними вытянулись, словно хишники и провожатые моего друга детства. А я и вправду прослезилась.
— Ну что ты, Снежинка? — ухватил меня за лицо ладонями высокий и гибкий, как лоза, молодец и вытер мокрые щеки большими пальцами. — Некогда нам с тобой, милая, обниматься и слезы лить! Ты уж извини, но торопиться нам надобно!
Пронзительный стон раздался со стороны телеги около маленького костра, который, наверно, развели белые волкодаки.
За ним еще один мучительный женский вскрик.
— Ой, мамочка! Не могу!!!!!!!!
— Кто там?
Спросила я, отлипая от Микитки, и, подхватив юбки, двинулась на крик о помощи.
— Молодка на сносях. — попутно рассказывал мне целитель, пробираясь через сугробы по уже протоптанной тропинке. — Вчера в лесу воины твоего отца нашли. Неподалеку караван печенегов к югу прошел, она, видать, от них убегла.
Подойдя к телеге, я наткнулась взглядом на молодую женщину. В обносках, кусках ткани. Треснутая, исхудалая. Только огромные карие глазеньки и большое пузико.
Бедолага мучилась в схватках на телеге, выворачиваясь, как на раскаленной сковороде.
— Так в чем проблема? — изумилась я, глядя на девку. — По животу смотрю, в срок она, тужиться не может? Или дитя перевернутое?
— Да не, Снежинка. — Микита устремил на меня умные зеленые глаза. — Не в срок там. Ты присмотрись. Да к плоду руку протяни.
Стянув шаль с головы, я нагнулась над роженицей и припала ухом к животу, отпустив ладони под рубаху.
Теплая кожа встретила меня пинком.
Тук-тук-тук
Сердечко малыша слышу.
Тук-тук-тук
Второе сердечко слышу.
Тук-тук-тук
Третье сердечко слышу…
Глаза поневоле распахиваются. До меня медленно доходит, что происходит. Неужто тройня? Но их только у волкодавов бывает. Девица под моими руками в порыве боли дернулась и пронзительно заорала, чуть не лягнув меня ногой. Благо Микита успел ее за бедро схватить.
От такого мучеческого стона волкодаки как-то растерянно перегнулись и дружно отошли назад, позабыв, что ранее даже говорить с друг другом не соизволили.
— Тише-тише-тише, Млада… — утешающе погладил ее по голове Микита, и, словив мой взгляд, пояснил все до конца. — Она говорит, что семь месяцев с последних женских дел прошло. Выходит,
