Из Злодейки в Толстуху - Ева Кофей, Елена Элари
Изида уже не думает ни о каких деньгах, ей это совершенно не нужно. И пусть хоть сгорит работа, да хоть — может ли такое быть? — накроется литнет! Её ждёт Эзенгард, и уж точно по возвращению она разом стряхнёт со своих земель пыль, которая наверняка появилась из-за мягкотелой Ирочки, и этого... этого...
— О, что я с ним сделаю!
В голове сразу же начинают крутиться десятки пыток, одна страшнее другой.
Тварь, из-за которой пришлось прозябать в Челябинске, в этом как его там, холодильнике, тварь эта должна за всё ответить так, чтобы Ад впоследствии показался сказкой.
— Жену хотел, мерзавец!
Впрочем, если сравнивать с теми упырями, которые требовали её внимания здесь — небо и земля с Андом.
— Но зачем муж правительнице Эзенгарда? — бросает в зеркало, уже практически привыкшая к своему отражению.
Проходит час, второй. От планов на будущее своих земель, Изида переходит к этому чудаковатому миру, где она находится до сих пор. Который так и не успела понять и полюбить. И где есть...
— Вода из крана.
Почти что с жалостью, несвойственной ей, Изида глядит на горячую воду и на то, как пенится какое-то средство с клубникой и мятой.
Пусть правила этого мира кажутся ей смешными, абсолютно чуждыми и не подходящими, но в двух вещах здесь знают толк — это раковины и еда.
Мысль это ей приходит уже в ванне, когда с волос стекает пенная душистая вода.
Еда здесь сравнима с вином, с зельем, что позволяет забыться и обволакивает теплом, отстраняя от реального мира тех, кому в нём живётся несладко.
— Зелье для слабаков, тьфу! — она морщится и вспоминает про своё знакомство с Каруилом. Там были эти, как их... ватрушки. — А я, может, ещё и успею. Бараниха, что ж раньше-то не подумала, где твоя голова...
Она поднимается спешно, с трудом, но вызывает себе такси, снова надевает то, в чём нужно заснуть, а сверху шубку, которую ей подарила Маринка.
Поездка проходит более ли менее, таксист только всю дорогу рассказывает, как он в девяностых землях, как она поняла, всё пытался бизнес открыть.
— И в итоге стали мы унитазы продавать, о, сударыня, там столько всего было, это целый мир, сантехники-то.
Изида кивает важно.
— Да, я у себя тоже хочу этим заняться.
Так она ещё и узнаёт о каких-то лошадиных ставках, заводе кирпича, где на самом деле гнали самогон, врагов народа ещё.
— Кто они? — Изида настораживается.
— Шпионы. Тайные агенты. Они повсюду следят за нами. Американцы.
Он ей подмигивает, Изида снова веско кивает:
— Рубить надо.
Так они и доезжают. Она уже нигде не застревает, мужик даже бросает вслед:
— Хорошая ты женщина, Идка! Ещё звони, проси именно Андрея, слышишь? Я с ветерком катать буду.
Но ей некогда время разбазаривать, она бежит к ларьку, который уже, поди, закрыт.
— Эй! Старушка, мне нужна срочно ватрушка! Напоследок... Ухожу я, — стучит в закрытое окно, — в другой мир.
Та выходит почти сразу же, низенькая, в шапочке, из-под которой видны кудряшки, дутая куртка.
Смотрит на Изиду так, словно собирается ей что-то высказать, а затем до женщины доходит смысл сказанного...
Или, как она думает, смысл.
И женщина всплёскивает руками.
— Господи, Ирочка! Пропала, подвела меня в тот раз, я и не звонила поэтому... А ты болеешь? — она хватает её за руки и оглядывает. — Мамочки родная, похудела как! Нет, ты выглядишь неплохо, молодец, держись! Но... Ах... Ох, милая. Что ж это так. Ты ещё так молода... Вот, поди, и на работе не появлялась поэтому? А Кирилл, слышала что? Бизнес его прогорел. А он возьми, да новый открыл. Здесь же, — указывает она рукой на здание, где находился его прошлый офис. — А ты, что тут?
— Ах, мне захотелось в последний раз, — Изида сдерживается, чтобы не добавить привычное «овца», — отведать ватрушек твоих. Ухожу, возвращаюсь, так сказать, туда, где моё место. Продашь мне? Не боишься американцев?
— Не боюсь, всё это пропаганда! — отмахивается она и спешно возвращается за прилавок. — Продам! Не продам! Так тебя угощу, — накладывает она в пакет выпечку. — Как под заказ вот остались твои любимые. И сколько ты... — она сглатывает, от неловкости медлит. — Сколько тебе... осталось?
Изида хвалится, не сдержав эмоций:
— Уже ночью отойду, бараньи потрошка!
Женщина, протягивая ей пакет, замирает и округляет глаза.
— Так скоро... И как ты? Как справляешься с этим?
— Рада, что наконец избавлюсь от этого мороза, баранов кругом! Жаль только, у меня ватрушек не будет и крана.
Та слушает её и кивает. И забрасывает в пакет ещё и рогалик с маком.
— Свежий, в обед привезли. Один остался, — всхлипывает она. — Держи.
— Да что ты плачешь, умираешь скоро что ль, старая? Перестань! Будь сильной! — Изида ухмыляется, кивает и уходит, доставая по пути телефон, чтобы снова вызвать машину.
Женщина смотрит ей вслед и кивает, думая о том, что не это ли показатель силы и мудрости? Верно, она ещё не там, за гранью, она может ещё пожить, и уже поэтому не стоит унывать... Тем более когда та, кто уже уходит, способна радоваться и — она всхлипывает и утирает слёзы — есть ватрушки.
И «старушка» тайком, мелко и быстро, перекрещивает «Ирочку» в спину...
Кирилл Михайлович случайно задевает Изиду плечом, из-за чего телефон вылетает у неё из рук и тонет в сугробе.
— Ира? — останавливается он, статный, с гордой осанкой, в белом пальто и с тёмными волосами, в которых блестит снег. — Рад видеть.
— А, Каруил! Проклятье бараньего стада! Я спешу, хочешь меня ездить до дома? — она улыбается ему, довольная.
— Хочу, — выпаливает он. — Всегда и везде... Ты, — прочистив горло, поправляет он прямой воротник пальто, — ко мне? Я видел то видео... Знал, что откажешь ему. И ждал тебя.
— Мне нужно вернуться к себе! А ну! И телефон утоп!
Изида хмурится.
— Хорошо, не проблема, я с тобой, — берёт он её под руку и пытается забрать пакет. Так, чтобы не мешался.
Она бьёт его по рукам.
— Не трожь! В маркет иди, если так надо! Я за ними через весь город ехала! А Оруженосец бестолковым оказался, даже меч нормально держать не умеет, что
