Последняя из рода. Скованные судьбой. - Виктория Богачева
— Т-ш-ш-ш, — Мамору покачал головой.
В его глазах что-то мелькнуло, и хватка на ее подбородке ослабла, и затем его ладонь скользнула выше, погладила ее по щеке, и она почувствовала его шершавую, грубую кожу... Она чуть не закрыла глаза и не вжалась в его руку, и даже не знала, как смогла себя остановить. Лишь смотрела на него широко распахнутыми глазами и молилась про себя, чтобы это мгновение не заканчивалось.
— Нам обоим нужно отдохнуть, — Мамору резко отдернул ладонь и отстранился, и вернулся на свой футон.
Она крепко сжала зубы, чтобы разочарованный вздох не сорвался с губ, и также легла на футон. И кончиками пальцев дотронулась до места, где щеки коснулась его ладонь.
Засыпала она с полуулыбкой.
А утром после трапезы, когда Мамору, прихрамывая, отправился обходить лагерь, к ней со спины подступил полководец Осака. Конечно, она слышала его шаги, но не стала оборачиваться. Малодушно надеялась, что он пройдет мимо.
Они, конечно, установили меж собой худой мир после того, что Талила сделала. Вернее, полководец отказался от желания придушить ее голыми руками, а она научилась сдерживаться, и огненные искры больше не срывались с ее пальцев, стоило ей его увидеть. Но ростки взаимной неприязни были все же сильны. И потому она удивилась, когда полководец дозволил ей присоединиться к их последнему сражению с Сёдзан. Наверное, осознал, что по-настоящему удержать ее не сможет, и разрешения она спросила лишь из уважения к Мамору, который сгорал тогда в бессознательной лихорадке.
Но сейчас малодушные надежды Талилы не сбылись.
Полководец остановился рядом с ней. Он посмотрела на него искоса: суровое лицо с острыми чертами. Нос с горбинкой больше напоминал клюв хищной птицы. Широкие скулы и подбородок были обтянуты кожей, что придавало его облику изнеможденный вид.
— Ты должна поговорить с ним, госпожа, — полководец, отбросив лишние сантименты, перешел сразу к сути. — Теперь, когда воля Императора над ним больше не довлеет, господин Мамору должен подумать о том, что действительно важно.
— Например? — равнодушным голосом уточнила Талила, внутренне напрягшись.
— Об очищении нашей страны от скверны. Об избавлении от гнойных наростов, — Осака повернулся к ней всем телом и впился жестким взглядом в лицо. — Об убийстве Императора.
Она поежилась и подняла повыше плащ, чтобы спрятаться от пронизывающего насквозь ветра. Здесь, на горном перевале, он был особенно силен, а этим вечером они карабкались наверх, и с каждым шагом воздух делался холоднее, а порывы ветра — злее. Снег скрипел под ногами, оставляя неглубокие следы, которые тут же заметало. Холод обжигал кожу.
Талила подняла голову и уперлась взглядом в спину полководца Осаки. Мамору был еще слишком слаб, и потому в эту вылазку они вновь отправились вдвоем. Раньше ей было бы наплевать. Даже его неприязнь ее мало трогала. Не после всего, через что она прошла, обращать внимание на то, что она кому-то не нравится.
Да. Неприязнь полководца ее не трогала.
А вот его разговоры об убийстве Императора...
Два дня прошло с того утра, как он поймал ее в одиночестве у шатра. Два дня, и за недолгое время еще трижды он пытался заговорить с ней об этом.
Талила со стыдом осознала, что начала избегать полководца. Она уходила, как только замечала его вдали. Она старалась не оставаться рядом с ним наедине. Она два вечера пропускала совместную трапезу возле костра. Но накануне Мамору объявил, что хочет, чтобы она отправилась вместе с Осакой, который должен был проследить за передвижениями Сёдзан. И у нее не нашлось слов, чтобы ему отказать. Не нашлось причины.
А теперь она смотрела в спину полководца и скрипела зубами.
Слишком велико было искушение.
Слишком.
После того, как Мамору пришел в себя, стало сложнее. Ей предстояло решить, что делать дальше, ведь пока он был без сознания, она не могла и не хотела уйти. Но теперь, когда она убедилась, что все вышло так, как задумывалось, что его печать больше не имела над ним власти, все причины, по которым она оставалась в лагере, отпали.
Она была свободна. И она могла уйти.
И Мамору не просил ее оставаться...
«Он еще слаб, — сказала Талила сама себе. — Слаб, и не может возглавлять самураев. Я должна... должна занять его место. Пока.».
Но она обманывала сама себя.
Она больше никому ничего не была должна.
Даже Мамору.
Который ни о чем ее не просил...
Она могла бы отправиться в столицу. Одна. Ее магия восстанавливалась с каждым днем, она по капле набиралась сил. Очень скоро она вернет себе все утраченное, и тогда мысль спалить дотла императорский дворец перестанет казаться такой безумной. Ей хватит сил, чтобы это осуществить.
Желание отомстить по-прежнему горело в ее груди незыблемым огнем.
Многое изменилось. В ней самой, в мире вокруг. Она больше не верила в то, во что верила раньше. Теперь она полагалась совсем на других людей, и образ отца, который Талила тщательно лелеяла в душе, давно развеялся, словно туман над водой. Она прекрасно знала, кем был ее отец. Каким об был. Что делал с ней...
И его убийцу... против его убийцы она никогда не сможет поднять руки.
Но оставался Император. Человек, которого она ненавидела столь же ярко и страстно, как в самый первый день, и последний разговор с полководцем Осакой подбросил дров в костер ее ненависти. Лишь сильнее раздул бушевавшее внутри нее пламя.
Его убийство разрушит Империю.
Талила мало что понимала в политике и играх, которые велились вокруг императорского трона. Но одно она знала точно: если страна лишится сейчас правителя, соседи разорвут ее на части.
Мамору против них не выстоит. Просто не сможет. Не хватит самураев, не хватит сил. Невозможно воевать одновременно сразу в нескольких местах.
Еще три месяца назад Талиле было бы наплевать. Разорвут? И славно! Растащат по кускам?! Так тому и быть!
Но Мамору был готов отдать за Империю жизнь, он был готов пожертвовать собой, был готов умереть...
И на это она не могла закрыть глаза.
И потому Талила все еще не решилась. Потому прямо сейчас не летела быстрее ветра по направлению к императорскому дворцу.
— Остановимся, — раздался властный голос полководца Осаки.
Она едва не застонала вслух от разочарования. Тяжелый подъем лишил ее сил, но позволил очистить голову от мыслей, что терзали ее в последние дни. Лучше бы они продолжили путь. До заката оставалось
