О Стуже и Перьях - Элиза Рейн

— Он не проникнет в твой разум, — пренебрежительно говорит Сигрун. Её глаза темнеют, их обычный яркий зеленый оттенок становится таким же, как цвет оперения на спине и хвосте птицы.

Сокол описывает надо мной быстрые круги, и я напряженно смотрю на него, не уверенная в том, что мне делать. Все заканчивается довольно быстро, и Сигрун складывает руки на груди.

— Как я и думала. Мадивия, я — одна из девяти первых Валькирий. Ты знаешь, с какой изначальной целью нас создал Один?

Я киваю.

— Да, вы были девами-воительницами.

Она согласно наклоняет голову.

— Верно. Мы сопровождали души тех, кого считали достойными Вальгаллы, когда они погибали в бою. Способность оценивать души живущих присуща девам-воительницам, и это та же магия, из которой появился Фезерблейд.

Я киваю, слегка задыхаясь.

— Я знаю, что такое обреченные на смерть. Тысячи раз я летала над полем брани, высматривая и ожидая тех, кому было суждено погибнуть. Я чувствую, когда над кем-то висит печать смерти.

Она склоняется вперед, и я перестаю дышать вовсе.

— Мадивия, позволь сказать тебе с абсолютной уверенностью, что на тебе печати смерти нет.

ГЛАВА 28

МАДДИ

— Вы уверены? — шепчу я.

Она кивает.

— Да. Выполняя обязанности, изначально возложенные на меня Одином, я встречала очень многих людей и фейри, которым было суждено умереть от неизлечимой болезни или неизбежного несчастья, и позволь уверить тебя, если что-то здесь и убьет тебя, так это обморок в опасную минуту или собственное неверное решение.

В ушах звенит, и я снова и снова открываю и закрываю рот.

Я пытаюсь осознать то, что она сказала, но от новости о том, что обмороки меня не убьют, кружится голова.

— Значит… целители в моем детстве… они ошибались? — собственный голос кажется мне звучащим издалека.

Сигрун вновь пожимает плечами.

— Не знаю. Возможно, они солгали тебе. В том или ином случае, это не смертельно. Ты просто теряешь сознание.

Она продолжает говорить, но теперь я будто не слышу её слов.

Они не могли солгать мне. Кто может быть настолько жестоким, чтобы сказать кому-то, что тот может умереть в любой момент? Позволить кому-то прожить жизнь, веря в такое?

Должно быть, они ошиблись. Они не могли намеренно мне солгать.

Но ярость от того, что это вообще произошло, ярость от того, что из-за чьей-то ошибки я всю жизнь провела в страхе, заставляет мои руки трястись, а мысли путаться.

— Ты не умрешь, Мадивия, — говорит Сигрун. Я смотрю на нее, пытаясь сфокусироваться. — Это хорошая новость, но ты выглядишь злой.

— Я не умру, — медленно повторяю я.

— Не от обмороков.

Я не умру.

Сигрун вздыхает.

— Полагаю, тебе нужно время, чтобы эта мысль улеглась. Пей чай. Жди здесь, я тебе кое-что принесу.

Время, чтобы мысль улеглась? Сраное время, чтобы улеглась мысль?

Я едва держу рот на замке. Это же Сигрун, лидер Валькирий. Вряд ли будет полезно психануть на нее.

Кроме того, я не на нее злюсь. Только что она сняла с моих плеч непосильный груз жизни в бесконечном страхе.

Я не умру.

Сигрун встает, секунду смотрит на меня и медленно выходит из комнаты.

— Пей чай, — велит она.

Я опускаю взгляд на чай и беру чашку в руки. Которые трясутся еще сильнее, чем раньше. Беспокойство охватывает меня.

Я не могу сидеть смирно. Я не хочу сидеть смирно.

Поставив чашку обратно, я обхожу большую комнату, потирая лицо руками и стараясь успокоиться.

Я не умру из-за обмороков.

Сигрун права, они все еще могут убить меня в любой момент, все еще опасны, но этот страх, что я могу просто не очнуться в один прекрасный день… Мне больше не нужно жить с ним.

Беспорядочный поток самых грязных ругательств, что я знаю, срывается с моего языка, и я почти смеюсь над ним.

Я свободна.

Свободна от страха. Страх даже никогда не имел оснований. Кто-то все это выдумал или неправильно понял, но все никогда не было реальным.

Второй раз за день у меня кружится голова, но на сей раз от опьяняющего восторга, невозможности в полной мере осознать то, что мне сказали.

Мои шаги замедляются, и я невидящим взглядом смотрю на полку с книгами.

Могли ли они знать? Могли ли целители знать и лгать? Могли ли родители знать и лгать?

Как они могли совершить настолько огромную ошибку?

— Как? Как вы могли так ошибиться? — шепчу я, а потом повторяю слово «как?» громче, снова и снова.

— Дерьмо. Соберись, Мадди, — я мотаю головой слишком сильно, и в ней вспыхивает боль. Сегодня действительно был бесконечно долгий день, и мне нужно как-то собраться.

Воспоминания о дне проносятся перед глазами, и сердце у меня в груди разбивается.

Фрейдис.

Если хотя бы частичка её все еще меня любит, надо полагать, она бы хотела услышать эти новости? Правда ведь она будет счастлива узнать, что я не умираю?

Она все еще может быть где-то здесь.

Я бросаюсь к двери. Получится ли её найти? Смогу ли я поговорить с семьей до того, как они уедут? Сказать им, что они ошибались? Гнев закипает во мне, и я делаю глубокий вдох.

Успокойся, Мадди. Тебе нужно успокоиться.

Я касаюсь предметов, чтобы заземлиться, как всегда делала, когда сознание перегружалось.

Зацепись за детали. Взгляд падает на нечто, лежащее на ближайшей ко мне полке. Это связка ключей на резном деревянном кольце. Не знаю, что мною управляет, но я беру их в руку.

Собираешься красть у Сигрун? Совсем с ума сошла? Голос у меня в голове совсем тихий. Слишком незначительный по сравнению со всем, произошедшим за день.

Так что я его не слушаю.

Сигрун говорит, что Фезерблейд во мне заинтересован, и если в связке есть ключ от архива, и он прямо передо мной, то может, древняя магия подает мне знак.

Или тебя попросту проклянут, как Каина!

Я подавляю голос у себя в голове и кидаю связку ключей в поясную сумку. Сигрун возвращается в комнату еще до того, как я успеваю хотя бы начать идти в другую часть комнаты.

— Как вы думаете, родители знали? — выпаливаю я. — Они могут все еще быть здесь, и я…

— Мадивия, — говорит она с нажимом. Она держит в руке лист бумаги,