Песнь бездны - Эмма Хамм

Он честно попытался изобразить нечто похожее, но даже ему было понятно, что его оскаленные зубы больше походили на гримасу, чем на улыбку.

Аня покачала головой:

– Нет, не то. У тебя паутинки у глаз появляются, когда ты улыбаешься.

– Хочешь сказать, у меня морщины?

– Да. – Она широко улыбнулась, и на этот раз он не смог не ответить ей тем же.

Она смотрела на него с этим дурацким выражением, и он чувствовал, что смотрит так же. Все это было так глупо. Но в то же время ему нравилось, и все его тело дрожало от восторга.

Дайос не мог даже вспомнить, когда он последний раз просто… был. А Аня хотела от него именно этого. Судя по всему, ей нравилось, когда он был самим собой, пусть даже вспыльчивым грубияном. И ее не расстраивало, что на ее вопросы он в основном отвечал хмыканьем.

Непривычно это было. Разговаривать с другими не только о стратегиях и нападениях.

Упершись рукой в пол, Аня придвинулась поближе к нему. На этот раз она не стала сгибать хвосты под собой, а свернула их вместе, оставив эти жуткие кости торчать во все стороны.

– Тебе так удобно? – не удержался он.

Она подняла взгляд от принесенных устриц:

– Что удобно?

Он показал на ее тело.

Аня озадаченно осмотрела себя, но в конце концов до нее дошло.

– А! Ты про мои ноги?

Ноги, точно. Так их Мира всегда называла. Ему сложно было воспринимать их как что-то, кроме хвостов. Но это были не хвосты. Он точно знал.

Нахмурившись, Дайос кивнул и ткнул пальцем одну из острых костей.

– С виду непохоже, чтобы они могли так гнуться.

– Все с ними в порядке, – со смешком ответила она, кладя устрицы себе на колени. Ткань на ее ногах тут же потемнела от холодной воды. – Иногда забываю, что мы с тобой такие разные. Я, наверное, странно выгляжу для тебя.

– Весьма уродливо.

От такой честности она запрокинула голову назад и так расхохоталась, что стала пунцовая.

Он не собирался так грубо выражаться. Она не была настолько уродливой, чтобы ему не хотелось на нее смотреть, но в то же время… она не была изящной, прекрасной самкой, рассекающей воду плавниками и длинным хвостом. Она была ахромо.

К этому сложно было привыкнуть.

Аня прекратила смеяться и стала утирать слезы, стекающие по щекам. Дайос почувствовал себя немного виноватым – он не ожидал, что она расплачется. Честность всегда была его сильнейшим оружием.

Но сейчас он вдруг понял, каким оно может быть опасным.

Схватив Аню за локоть, Дайос осторожно убрал ее руки от ее лица, чтобы утереть слезы самому. Они оказались на удивление теплыми.

– Прости. Я не хотел тебя расстраивать.

– И не расстроил. – Не переставая улыбаться, она придержала его запястье. – Я иногда плачу от смеха. Это радостные слезы, а не грустные.

А. Ну, по крайней мере, он смог ее коснуться.

Внезапно он понял, что уже не может сосредоточиться ни на чем, кроме мягкости ее кожи. И того, как ее ресницы щекотали ему перепонки между пальцами, когда она моргала. И какими бархатными казались ее губы у самых его когтей.

Осторожно скользнув пальцами по коже, он отпустил ее, хотя ужасно не хотелось отводить руку.

Не отрывая взгляда от ее лица, Дайос медленно слизнул ее слезы с кончиков пальцев. Аня следила за каждым его движением, и ему казалось, что даже ее грудь перестала вздыматься. Она просто смотрела на его пальцы сквозь полуопущенные веки.

– Ты на вкус как море, – хрипло сказал он. – Это мой любимый вкус.

Она сглотнула. Было неясно, страх появился в ее глазах или что-то иное. Как он ни старался, ему сложно было понимать ахромо. Она удивляла его чаще, чем он готов был признаться.

Взгляд девушки упал на устрицы у нее на коленях, а когда она заговорила, ее голос снова звучал так низко, что вызывало у него болезненную эрекцию.

– А почему устрицы? Просто для еды?

Нет, не просто для еды, хотя теперь он начинал думать, что ей вообще не стоит их есть. Устрицы были вкуснейшими деликатесами, и, глядя на них, нос морщить не полагалось.

Дайос со вздохом протянул руку и сорвал одну устрицу со связки.

– Не просто для еды.

Поставив устрицу перпендикулярно металлическому полу, он воткнул в нее коготь. Аня поспешно придержала устрицу, чтобы та не шаталась.

Он хмуро посмотрел на нее.

– Будет проще, если я подержу.

– Нет, не будет.

– Однозначно будет. – Она сдула с глаз прядь волос. – Обрежешься тут еще или меня обрежешь. Я просто подержу, пока ты открываешь.

Оскалившись, он раздул все свои плавники, чтобы стать еще больше. Ей полагалось закричать и убежать в ужасе. Вместо этого она только надула щеки и расправила плечи.

Словно передразнивала его.

Его плавники с хлопком сложились обратно. Это было… неожиданно. В конце концов, если уж ей так хотелось помочь, то пусть.

– Тогда держи крепче.

– Вот и я говорю.

Тихо бурча под нос про глупых самок, которые рискуют собой почем зря, он наконец-то открыл проклятую ракушку, старательно игнорируя то, как Аня опять сморщила нос, глядя на бледное мясо внутри.

– И вы едите их сырыми? – осторожно спросила она. – Выглядит так… так…

– Аппетитно? – спросил он, подцепляя мясо когтем. Он был немного разочарован, что внутри не оказалось того, на что он надеялся, но вкус от этого не менялся. – Питательно? Гораздо лучше той еды, что я приносил тебе раньше?

– Мокро.

Он высосал устрицу из ракушки и выкинул створки в океан. Ну да, мокроваты. Устрицы всегда были мягкими, а на вкус – как море, в котором выросли. Эти были особенно солеными, прямо как он любил.

Взяв следующую ракушку, он подождал, пока Аня ее придержит, а потом опять раскрыл створки.

– Ну да, они и правда мокрые.

– А на вкус они какие?

– Соленые.

Чертовы морщины стали глубже. Хотелось разгладить их пальцем, чтобы она не выглядела такой напряженной.

– Ты не очень-то вкусно их описываешь, – с тихим смешком заметила она. – Мокрое и соленое точно не входит в список моих любимых блюд.

Следующую он открыл чуть сильнее, стукнув когтем по металлическому полу.

– Я тоже мокрый и соленый.

Она моргнула, пытаясь осмыслить, что он только что ляпнул. Дайос сам не знал, зачем это сказал. Ну да, он был мокрый и соленый, но ее неприязнь