Землянка для опасных командоров - Елена Островская
О том, как Света впервые влюбилась в однокурсника, который в итоге оказался полным идиотом.
Мы делились с ними “своими” воспоминаниями. Всеми. Без разбора. И они слушали. Иногда хмурились, иногда улыбались. Мы были уверены, что они заново узнавали женщину, которая лежала между ними.
Перед самым сном Кай повернулся к нам на бок. Его глаза в темноте слабо светились.
— Как нам тебя называть? — спросил он с несвойственной ему прямотой. — Мы не можем звать тебя Реей. И Светой... это тоже не совсем ты теперь.
Мы задумались. Это был важный вопрос. Имя — это идентичность.
— Пока что... просто зовите меня «любимая», — тихо ответили мы. — Этого достаточно. А имя... оно придет. Само.
– Любимая, - прошептал Элиан и придвинулся ближе, коснувшись моей груди.
– Любимая, - вторил ему Кай и поцеловал меня в губы. Я ощутила как мне в живот уперлось твердое и мощное достоинство моего первого мужа. Осознание того, как сильно я скучала по ласкам своих мужчин, наполнило меня теплом.
33. В постели...
Рука Элиана на моей груди не была дерзкой или умоляющей. Его пальцы легли на округлость точно, как ключ в замок, и ладонь его оказалась неожиданно горячей. Он не сжимал, не мял — он ощупывал ее сквозь тонкую ткань ночной рубашки, будто заново открывая для себя форму, вес, упругость. И когда его большой палец провел по соску, уже набухшему и твердому, это не было щекочущей лаской. Это был вопрос.
Мое тело ответило ему глубокой внутренней пульсацией. Волна тепла разлилась от точки прикосновения, и тихий, глубокий стон вырвался у меня из груди прямо в рот Каю.
Кай прервал поцелуй, его дыхание было тяжелым. В полумраке его глаза сияли почти звериным блеском, но в них не было прежней дикости охотника. Был голод, но голод не на добычу, а на подтверждение. Он смотрел на меня, на мой запрокинутый под его рукой подбородок, на полуоткрытые губы, ища в моем лице не покорность, а отклик.
— Ты здесь, — прошептал он не вопросом, а утверждением, и его рука скользнула с моего бедра на живот, туда, где под тонкой кожей спали наши дети. Его ладонь была огромной, грубой и бесконечно бережной. — Вся здесь.
— Вся, — выдохнула я, и это было самой чистой правдой.
И тогда что-то щелкнуло.
Не в комнате, а в нас. Последняя невидимая перегородка рухнула. Не было больше Кая и Элиана, любивших двух разных женщин. Не было Светы и Реи, деливших двух мужчин.
Были МЫ. Трое. Единый организм, движимый одной целью.
Элиан наклонился и взял в рот мой сосок через ткань. Нежно, но с нарастающим давлением. Острый, сладкий укол удовольствия пронзил меня, и я вогнала ногти в мощные плечи Кая. Он зарычал — низко, глубоко, почти неслышно — и его пальцы вцепились в ткань моей рубашки. Раздался тихий звук рвущейся ткани, и моя грудь обнажилась.
Я не стала закрываться и смущаться.
Я выгнулась, подставляя себя им обоим, и мои руки сами нашли их головы — жесткие, короткие волосы Кая и шелковистые пряди Элиана. Я притянула их к себе.
— Теперь…, — прошептала я, и голос мой звучал хрипло и непривычно властно, — Я ваша жена. Ваша СветРея. Вся ваша.
Это имя — “СветРея” — родилось само собой, в пространстве между стоном и поцелуем. Оно было не слиянием, не компромиссом. Оно было новым именем. Именем целого.
Кай опустил голову и взял другой сосок в рот. Грубо, почти болезненно, по-своему. Так, как любила его Рея. И в то же время его язык совершал такие нежные, вибрирующие движения, от которых у Светы всегда подкашивались ноги.
Элиан в это время сползал ниже.
Его поцелуи, губы и язык оставляли влажные, горячие следы на моей коже — на животе, бедрах. Он добрался до самой сердцевины меня, и его первое прикосновение языком было не исследованием, а... поклонением. Точным, выверенным, знающим каждую чувствительную точку. Он знал это тело. А я знала его ласки. И теперь это знание стало общим, увеличилось вдвое, превратилось в нечто совершенное.
Я плакала.
Беззвучно. Слезы текли по вискам и впитывались в подушку. Это были не слезы боли или счастья. Это были слезы целостности. Окончательного и бесповоротного слияния.
Когда Кай вошел в меня, это не было вторжением. Это было возвращением домой. Его заполняющая, растягивающая полнота была именно тем, чего жаждало мое тело — и та его часть, что помнила властную страсть, и та, что тосковала по чувственному соединению.
Он двигался с не свойственной ему медлительностью, вглядываясь в мое лицо, ловя каждое движение, каждый вздох. А Элиан в это время не прекращал своей работы, и двойная волна наслаждения — глубокая, от Кая, и острая, от языка Элиана — накатывала на меня, лишая рассудка.
Я не могла больше молчать.
Из моих губ вырывались звуки, незнакомые мне самой — низкие, гортанные стоны, прерываемые всхлипами и их именами. Не по отдельности. А вместе.
— Кай... Эли... я... я чувствую... всё...
Это было высшей точкой. Не оргазм. А осознание. Вспышка такой интенсивности, что мир пропал. Не было комнаты, нет кровати, не было тел. Было только чистое, абсолютное ощущение НАС.
Три сердца бились в унисон.
Три дыхания слились в один ритм. И где-то в самом центре этого вихря, в самой гуще наслаждения, пульсировали два крошечных золотых огонька — наши дети, зачатые в разделенности и вынашиваемые в единстве.
Когда волна отступила, я не рухнула на кровать обессиленной.
Я осталась в их объятиях, чувствуя, как их тела, влажные от пота, прилипли к моей коже. Грудь тяжело вздымалась, но в голове была ясность, какой не бывало никогда.
Мы лежали молча.
Кай все еще был во мне, Элиан прижимался к моему боку, его голова лежала на моем плече. Его пальцы были вплетены в мои пальцы на животе.
Первым заговорил Элиан, его голос был сонным и безмерно счастливым.
— СветРея... — он произнес имя, пробуя его на вкус. — Мне нравится. И я рад, что ты выбрала его. Когда я впервые назвал тебя именно так, мне показалось, что оно подошло тебе идеально.
Кай что-то хмыкнул у меня в волосах. Видимо, ему не особо понравилось, что это имя придумал его брат.
– Перестань Кай, - прошептала я и потянулась
