Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

Катя решила, что её первый парень должен говорить словами, хотя бы отдалённо похожими на строчки Дэвида Боуи. Что-то вроде «ничто не могло подготовить меня к твоей улыбке». Ну или по крайней мере суметь отличить тексты Боуи от инструкции к аспирину.

Ящик не мог.

Катя бросила его, сказав, что они не подходят друг другу. Тот удивился и переспросил:

— Ты хотела сказать, мы несовместимы?

Ровно таким тоном, которым поправлял людей, называвших его Ящиком.

— Наверное, — ответила Катя.

Ящик пожал плечами и кивнул. Они продолжали видеть друг друга в школьных коридорах и приветствовали друг друга с дежурной вежливостью банковских служащих.

«Окажись не таким, Лёва, — подумала Катя. — И у тебя будет сто двадцать один шанс завоевать моё потрёпанное глупыми школьниками сердце. Вообрази: я здесь одна, никто меня не понимает».

Катя вызвала лифт и отпила из стаканчика: кофе был ещё горячим.

Катя представила себе лицо Лёвы: бледное, довольно худое, обрамлённое всклокоченными волосами. Что это за человек? Способен ли он понять ужас слогана «Нам важен каждый зуб»? Или ничто не дёрнется в его лице, когда он услышит фразу, которую породила беспомощность, когда споткнулась о безвкусицу, упала в обрыв бессмысленности, но зацепилась за последнюю надежду — штамп, сваренный из железных прутьев повседневности и трусости? Беспомощность висела, цепляясь одной рукой за штамп, а другой шарила в поисках опоры. Но местность была поганая: обрыв бессмысленности окружают болота идиотизма: «Мы работаем до последнего зуба!», «Вам всё по зубам!» и «Добро пожаловать на планету здоровых зубов!».

Беспомощность попыталась прыгнуть на кочку святой простоты со слоганом «Мы любим ваши зубы!», но струсила и уцепилась свободной рукой за штамп. А ведь можно было взлететь на крыльях воображения, хотя «крылья воображения», пожалуй, тоже штамп. Так, Лёва? Чувствуешь, Лёва?

Катя вышла из лифта и поспешила на своё место. Проходя мимо Лидочки, она увидела краем глаза её монитор. На мониторе появился, словно выскочил из Катиной головы, Лёва. Он играл на гитаре и пел. Лидочка прижимала к уху наушник.

— Что? — спросила Катя. — Это он?!

— Ага, — ответила Лидочка. — Хочешь послушать?

И протянула Кате другой наушник. Катя взяла наушник, поколебалась, опасаясь услышать что-то ужасное, но всё же вложила зёрнышко в ухо. Лида перемотала на начало, Катя услышала голос — Лёва уверенно попадал в ноты тревожной мелодии:

Арктика и Океания

Пресные воды, моря

Зимние тайные знания,

Зимние льды и признания

Видимо, тают не зря

Мы доберёмся посуху

До колдовских берегов

Рухнем усталым посохом

Крикнем солёным воздухом

«Я ко всему готов!»

— Хм, — сказала Катя.

— Ну что скажешь? — спросила Лидочка.

— Я сказала «Хм».

— А что это значит? Как тебе Лёва? То есть, в смысле, как тебе песня?

— Песня впечатляюще… — Катя запнулась, — небезнадёжная.

Лидочка посмотрела на Катю.

— То есть, тебе понравилось? — уточнила она.

— Песня искренняя, — сказала Катя.

— А-а-а, — сказала Лидочка. — Понятно.

«А мне — нет», — подумала Катя.

Когда Катя вошла в столовую, Лёва уже занял стратегически выгодное место за столиком на двоих, который был хорошо заметен от кассы. Катя расплатилась, и он убрал лишний поднос, который прежде загромождал стол, чтобы к Лёве никто не подсел.

— Не думай, что впечатлил меня, — сказала Катя, ставя свой поднос. — Воровать кофе «как обычно» много ума не нужно. Иначе бы мы назвали конфиг-файл не «как обычно», а «с куражом». И вообще, тебе придётся как следует постараться: я не прыгаю в постель после пары стаканчиков кофе.

— Я… принял к сведению, — сказал Лёва. Он был чуть удивлён, но не обескуражен.

— Зато я могу отдавать тебе сок взамен кофе. Эти сволочи из столовой не продают комплексный обед без сока, несмотря на мои письма. И куда девать эту сладкую гадость, кроме как выливать?

— А разве он слишком сладкий?

— Попробуй, — велела Катя и протянула стакан с оранжевой жидкостью.

Лёва отпил.

— Не сказал бы, — ответил он не очень уверенно и почесал шею. Катя заметила, что у него на шее цепочка с каким-то кулоном, а под кофтой надета мятая майка с ярким рисунком в индийском духе. Майка сидела на нём, как шерсть на коте, и мятой она была ровно настолько, чтобы оставаться в рамках приличий, но в то же время чтобы соответствовать причёске. Катя подумала, что молодой человек, пожалуй, симпатичный, но решила не подавать виду.

Ещё она заметила, что он носит механические часы — такие, у которых есть стрелки, показывающие часы, минуты и секунды. Катя не умела читать такие циферблаты, и ей казалось странным, что стрелки возвращаются в одно и то же место. Как будто для человека, который носит такие часы, время идёт по кругу.

— Так я и думала, — сказала Катя.

— Что?

— Ты не чувствуешь слащавость. Пишешь песни и не замечаешь, что они слащавые.

— Я их не пишу.

— То есть? Это не твои песни?

— Мои. Я хотел сказать, что они сами пишутся.

— И гитара сама играется? И видео само записывается, а потом рассылается девушкам?

— Лидочка просила ей показать.

— То есть ты как бы ни при чём?

— Да. Песни приходят сами. Люди приходят сами. Сами просят, сами дают.

— Но играть-то ты сам учился?

— Пришёл друг с гитарой, показал аккорды. А потом как-то стало получаться.

Лёва пожал плечами и добавил:

— Так и должно быть, разве нет?

— Почему должно? — удивилась Катя.

— То, что получилось само собой, — это настоящее, — Лёва заговорил с уверенностью и энергией, которых Катя ещё от него не слышала. — А если вымучивать песню — искать ноты, подбирать аккорды, шарить в словарях рифм, — то получится ерунда. Искусственная, механическая, предсказуемая.

Произнося последние слова, Лёва трижды тыкнул в мясо бледной синтетической рыбы, как будто это она была во всём виновата.

— Ты уверен? «Крикнем солёным воздухом» — это неплохо. Прямо Дэвид Боуи. А вот «зимние тайные знания» — это как-то… — Катя поводила вилкой в воздухе, раздумывая. — Можно