Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Мавронья заохала шепотом: не хотелось ей браться за такую ворожбу. Порча – дело трудное и опасное, прогонять ее – дело для истинного хитреца. Но вид Демки, бледного, со спутанными волосами, разрывал ее доброе сердце. Двадцать лет спустя она все еще видела в бородатом мужике того мальчонку, каким крестник ей достался. Дать ему умереть – самой на том свете перед Федотьюшкой ответ держать придется!
Баба Параскева вскоре ушла к себе – она жила напротив Власьевой церкви, – а Мавронья, сбегав проверить, все ли у нее дома ладно, вернулась и стала устраиваться на ночь. Демка очнулся, но у него вновь поднялся жар, он не мог есть и лишь сумел выпить немного отвара. Его запавшие, измученные глаза с трудом ворочались по сторонам, выискивая ему одному видную опасность.
– Ничего, соколик мой! – приговаривала Мавронья, прилаживая его по влажным от пота слипшимся волосам. – Параскева нам сильное слово дала. Завтра придет та, что тебя изурочила, покажется.
– Нет… – просипел Демка. – Не пускай ее сюда… Ни за что… Сгубит меня… на дно унесет… чую, как держит, вниз тянет… Камни тяжелые, пески желтые…
– Тише, соколик. – Мавронья принимала это за горячечный бред. – Скоро вызволим тебя. До завтра дотерпи только. Завтра она придет, кто изурочила, и исцеление принесет тебе…
Глава 5
В молчании Куприян с Устиньей докончили ужин и стали собираться спать. Про тетку Мавронью Устинья уже забыла, но Демка не шел из ума. Раньше ей не приходилось о нем много думать, разве что по волости шел слух о его новом безобразии. Не так давно судачили: Хоропун повздорил с женой и тещей, пожаловался приятелю, и Демка не долго думая запустил свинью к ним в баню, когда мылись. Баня, говорят, едва по бревнышкам не разлетелась от визгу, бабьего и свинского. Рассказывали, будто тетка Хриса, Хоропунова теща, прямо так и гналась за свиньей, в чем мать родила, охаживая веником, но в это Устинья уже не верила, хотя не могла не улыбаться, вспоминая эти слухи. Зимой Устинья порой видела Демку на посиделках, если парни из Сумежья приходил в Барсуки, летом – на гуляньях. Но для такой девки, как Устинья, поповская дочь, бедный, да еще вдовый подручный кузнеца был бы не парой, даже не будь у него дурной славы, и она даже не глядела в его сторону. Он овдовел уже тогда, когда она лишь начала ходить на гулянья, и занять ее мысли Демка мог не больше, чем одноглазый дед Замора.
Сейчас она впервые в жизни задумалась о нем со вниманием. Ей вспоминался тот вечер, когда Демка с Хоропуном прибежали, такие напуганные, будто за ними гонится сам змей озерный, двухголовый и крылатый. Вспоминался его потерянный взгляд. Никому в волости не было до него особого дела, кроме тетки Мавроньи, но и у него ведь есть душа, она чего-то желает, к чему-то стремится… уж точно не к смерти безвременной. Демка еще тогда просил Куприяна «отшептать» – вынудил себя попросить, страх смирил дурную гордость. Чуял, что одним ударом мертвой руки дело не кончится. Из той беды выросло целых две: Демка может умереть, а ее, Устинью, и Куприяна будут винить в этой смерти. Смертоносная ворожба – нешуточное обвинение, церковные власти за такое судят и могут даже казнить, если вина будет доказана. Было чувство, что они с дядькой заразились от Демки бедой, поддавшись порыву милосердия и впустив его в дом. Теперь вот пришлось пожалеть…
Нет, нельзя об этом жалеть. Божьи заповеди для Устиньи были не пустыми словами. Знай она заранее, что будет, все равно не заперла бы дверь перед напуганными, ищущими спасения людьми. Но что же теперь делать? Баба Параскева не смогла исцелить Демку, но и Куприян не сможет – ведь не он наслал ту болезнь. Удар ли мертвой руки погубил Демку, или это настигли его какие-то прежние шалости? Мало ли кто в волости его не любит… Для спасения его нужно отыскать истинного виновника. Но как? Такие поиски – ворожба, а она не для того отвадила дядьку от ремесла и выходила, когда тот сам чуть не умер от собственных бесов, чтобы толкать опять в эту пропасть.
Устинья ворочалась на лавке, принималась молиться, прося у Богородицы наставления и защиты. Вспоминала иконы из Николиной церкви в Марогоще, где когда-то служил ее отец, поп Евсевий… потом лицо Богоматери ожило, помолодело и улыбнулось Устинье.
«Знаю, что за печаль у тебя на сердце, Устиньюшка, – сказал нежный голос, чуть журчащий, как тихий лесной ручей. – Имя мое – Евталия, трижды девяносто лет назад пострадала я безвинно от злобы людской, и за то меня Господь прославил. Велено мне помощь тебе оказать. Умрет Демка, на тебя вину возложат, за черную ворожбу сумежане все восстанут на вас. Да я тебя научу, как беду избыть. Ступай к Игореву озеру, к гробу моему. Помолись, возьми от гроба песочку немного и Демке отнеси. Песок ему в изголовье положи, умой его водой с урочной травы[9] – он и будет здоров. Скажи людям, чтобы поставили над гробом моим часовенку, и буду я Великославльскую волость хранить, от беды оберегать, больных исцелять. Иначе от идола каменного немалые беды придут – будет мор и голод…»
Устинья проснулась и села, глядя во тьму избы. Похрапывал на другой лавке Куприян. Перед глазами стояла дева в белых, как туман, одеяниях, с золотыми косами. Стоит она не то на облаке, не то на клубах тумана… да, это туман поверх озера. Это она! Та, что явилась на озере! От потрясения Устинья не могла собраться с мыслями. «Пострадала безвинно от злобы людской, и за то меня Господь прославил…» Так эта дева в домовине – неведомая святая? От отца Устинья с детства немало знала о древних святых. Случалось так, что благочестивые, напрасно пострадавшие люди оказывались нетленны, тела их являлись много лет спустя после смерти, возле них творились чудеса. И эта дева обещала оберегать Великославльскую волость от идола из-под земли. А
