Лед и пепел - Мила Дуглас

Слова повисли в воздухе – обнадеживающие и отрезвляющие. Он признал ее невиновность, отверг путь ненависти, принял перемены в сердце. Но броня, хоть и треснувшая, не была сброшена. Он все еще держал ее на расстоянии, цепляясь за последний оплот старой, понятной логики ЕГО мира. Путь к свободе – и его, и ее – только начинался, и конец его был скрыт в тумане их собственных сомнений и нерастаявшего льда прошлого.

Глава 12

Тишина в покоях Тэссии была гулкой. Не мирной – тяжелой, как черное покрывало, закрывающее дневной свет полностью. Она стояла у высокого окна, пальцы бессознательно впивались в холодный камень подоконника. Внизу, во дворе замка, бушевал он. Александр. Его голос, резкий и не терпящий возражений, резал утренний воздух, отдаваясь эхом от серых стен. Воины замерли, как сбитые с толку овцы перед волком. Она видела, как его рука взметнулась в повелительном жесте, как спина напряглась в знакомой линии бескомпромиссной воли.

Раньше этот вид заливала ненависть, холодная и ясная. Теперь…после этих дней в его логове – охотничьем домике – что-то иное теплилось в груди. Тяжелое, горячее, стыдное.

– Он правит, – пронеслось в голове, и мысль эта не была окрашена осуждением. Это был факт. Жестокий, неоспоримый, как гранитные стены его замка. Она видела, как он это делает. Не только страхом – ледяной, безошибочной логикой, нечеловеческой энергией, сминаемой даже строптивых. И в этом была… сила. Устрашающая, всепоглощающая, гипнотическая.

Ее тело отозвалось предательским теплом, пробежавшим под тонкой тканью платья. Кости пальцев побелели на камне.

Память. Всегда рядом, тенью за каждым его взглядом. Первая ночь. Насилие. Боль, смешанная с ошеломляющим унижением, чувством полной утраты себя. Его руки, грубые и неумолимые. Его дыхание, горячее и чуждое. Его сила сломила ее сопротивление как сухую ветку. Слезы, проглоченные тогда, сдавили горло сейчас. Горечь подступила к глазам.

Но… – и это "но" было как нож в собственную душу. Но он не видел в этом только насилие. Нет, видел. Знал, что берет силой. Но для него это было… иным. Не просто удовлетворением похоти. Это был акт власти. Окончательное утверждение победы. Как сломанный меч врага. Она была трофеем. И в его жестокой, исковерканной логике мира, где сила – единственный закон, где сопротивление – преступление…

…люди Вечнолесья для него преступники.

Мысль пронзила, как озарение, мучительное и освобождающее. Он не маньяк, убивающий ради забавы. Он – судья и палач, вершащий свой жестокий, но справедливый суд. Александр искренне верил, что ее земля, ее народ заслужили уничтожение. И та первая ночь… была частью приговора.

Понимание. Не оправдание, а страшное прозрение. Она начала видеть его картину мира. Искривленную, чудовищную, но… целостную. В ней была своя леденящая логика, безупречная жестокость. Он действовал в ее рамках без колебаний. Эта цельность, фанатичная убежденность в своей правоте… гипнотизировала. Пугала до дрожи, но притягивала магнитом. Как смотреть в бездну и чувствовать зов.

Ее сопротивление казалось… неуместным. Как спор с ураганом о справедливости. Он был стихией. Слепой, разрушительной, но не лишенной устрашающей красоты мощи. Против стихии… не воюют. Ее принимают. Или гибнут.

Тело вспомнило не только боль. Оно вспомнило его. Невероятную силу, ощущаемую в каждом мускуле. Жар, исходивший от него. Чувство, что рядом с ним она живет острее, даже если эта жизнь – боль. Как стоять на краю пропасти – страх смешан с головокружительным влечением к падению.

Она видела его одиночество. Не как жертву, а как плату за путь. Замок – золотая клетка. Взгляды придворных – смесь страха, лести, ненависти. Ни доверия, ни искренности. Он был один. Абсолютно. Как вершина горы, где дуют лишь ледяные ветры. И в этом одиночестве она узнавала отголосок своего – дочери убийцы, пленницы, потерявшей все. Два изгнанника на разных полюсах. Не жалость (он растоптал бы ее с презрением), а странное… родство душ. Понимание цены за то, чтобы быть собой, пусть этот ты – разрушитель миров.

Взгляд короля метнулся вверх, к ее окну. Будто почувствовал. И она увидела в нем не ненависть, не триумф. Просто… констатацию. Ты здесь. Я вижу тебя. Мгновенного контакта хватило. Волна жара накрыла с головой. В груди сжалось – болезненно, сладко, невыносимо.

Она отшатнулась от окна, спина ударилась о стену. Ладонь прижата к бешено колотившемуся сердцу. Дыхание перехватило. Слез не было. Было осознание. Ясное, как удар колокола.

Она падала.

Не в обморок. Не в отчаяние. В бездну его власти. В огонь его ярости. В ледяное море его одиночества. И это падение было… ее выбором.

Цепи, ненавистные прежде, стали единственной опорой, связью с миром, где существовал он. Сопротивляться больше не было сил. Только всепоглощающая, леденящая дрожь – смесь ужаса и предвкушения. Ужаса перед готовностью принять его жестокость как плату за силу. Его гнев – как проявление неукротимой жизни. Его одиночество… как место, куда войти могла лишь она. И выжить. Или сгореть.

Она закрыла глаза, прислонившись головой к стене. Внутри бушевал хаос, но на поверхности – странное спокойствие. Битва проиграна. Не им. Ею самой. Себе. Она больше не боролась с чувством. Она начинала бороться за него – за право стоять рядом с ураганом, понять бездну, принять его целиком – палача, одинокого волка, завоевателя, видящего в ней… вызов. Ставка – не свобода. Ставка – ее душа. И она сделала ход.

Внизу его голос смолк. Наступила тишина. Но в ушах Тэссии звенело эхо его власти. И в груди, где горела ненависть, теперь тлел иной огонь – темный, обжигающий, фатальный. Огонь признания. Огонь падения. Огонь конца ее прежнего мира.

******

Утром ее позвали к нему в кабинет. Сердце билось, как пойманная птица. Она знала этот кабинет – место его ледяных масок. Но после домика… все могло измениться?

Кабинет Александра Греймарка. Просторный, с темным деревом, книжными шкафами до потолка, тяжелыми шторами. Мягкий свет лампы и камина создавал островки тепла в полумраке. На ковре – подушки, темно-бордовый шелковый шарф.

Александр стоял у камина. Взгляд, скользнув по ней, был не просто оценкой – он ласкал каждый изгиб, заставляя кровь приливать к щекам. Не улыбался, но в уголках губ – тень удовлетворения.

– Подойди, Тэсса.

Голос – не приказ, но просьба, не терпящая возражений.

Она сделала несколько шагов,