Венец безбрачия - Полина Ром
Самой мне с живностью возиться было некогда, но изредка и я покупала у соседей баночку козьего молока. Именно тогда я и узнала, как противно пахнет старый козёл. За своими «девочками» соседка следи тщательно, вычёсывая их и собираю пух для вязания. А вот козёл Борька таких вольностей ей не позволял, брыкался и бунтовал. И запах от этого грязнули был весьма мерзким: душным, тяжёлым, вызывающим отвращение. Именно так и пахло от баронета Этингена.
Звали его, кстати, Боурис. Я немедленно про себя стала называть его Борька. Мне пришлось сидеть с ним за столом рядом и тяжёлый запах его тела и одежды мешался с каким-то истошно-сладким, примитивным и грубым запахом духов. Не знаю, чем уж он там поливался, но этим ароматом были пропитаны не только он сам и его камзол, но и все в радиусе метров трёх-четырёх от пузатой фигуры.
В общем то, внутренне я была готова к какой-то гадости, поэтому выдержала испытание поцелуем, мысленно содрогаясь от отвращения, но с невозмутимым лицом. У баронета оказались пухлые и влажные руки, и сев за стол я брезгливо отерла собственную ладошку о скатерть. К счастью, сидели мы недолго, вошёл лакей и сообщил, что карета подана.
Эта самая карета оказалась большой раззолоченной коробкой, обитой внутри бархатной тканью и щедро выложенной подушками и подушечками. Матушка с сестрой уселись на один диванчик, а мы с баронетом – напротив. Похоже, жених заметил, что он мне неприятен, но это не произвело на него ровно никакого впечатления. В полумраке кареты он немедленно обнял меня за талию, ожидая, что я промолчу.
- Баронет, я ещё не жена вам, уберите руки, это неприлично.
Он смущённо кашлянул, явно не ожидая такого демонстративного сопротивления и внутри кареты повисла пауза, которую вскоре нарушила баронесса-мать. Руку, впрочем, баронет убрал.
- Софи, баронет Эттинген твой жених. Жениху позволительно немного больше, чем любому другому мужчине. Будь деликатна и не привлекай к себе внимания.
- Муттер, а позволительно ли будет моему жениху вести себя так на публике? – почему-то я была уверена, что баронет в наглую нарушает местные нормы приличия.
- Ах, сестрёнка! Нельзя быть такой букой, дорогая! Это же так романтично! Ты же сама видишь, что баронет от тебя без ума! – вмешалась в разговор сестрица.
- Альда, я задала вопрос не тебе. Я хотела бы услышать ответ муттер.
- Софи… - особого смущения мамаша не выказывала. А вот баронет при наших препирательствах явно почувствовал себя неловко. – Софи, ты пожалеешь, что вела себя столь дерзко!
После этой фразы в карете наступило молчание, которое и длилось всю дорогу. Баронет больше не пытался меня обнимать, а матушка с сестрой, как мне показалось, вскоре задремали. Дорога заняла часа полтора, не меньше. Дом, во дворе которого остановилась карета, ничем не напоминал наш замок. Это был именно дом, довольно просторный и трёхэтажный, с некоторой даже претензией на роскошь: по фасаду тянулись фальшивые колонны. Большой мощёный двор оказался почти полностью заставлен каретами, и наша выглядела самой роскошной.
Снаружи дом освещали горящие факелы, закреплённые на стене, а в распахнутых дверях стояли два лакея в тёмно-синих ливреях, и ничего не делали, только молча кланялись гостям. Пожалуй, и выставлены-то они были исключительно ради понтов.
В большом холле с полом в крупную черно-белую клетку суетилось множество народу. Почти каждая семья прибыла в сопровождении горничных и собственного лакея и сейчас, сбросив им на руки плащи, шубы и накидки, гости прихорашивались у большого, в пол, зеркала. Что интересно, мужчины и женщины вели себя одинаково, не желая уступать друг другу место, чтобы полюбоваться своим отражением, поэтому там была самая плотная толпа. Придерживая баронессу-мать за локоть, баронет протолкался к этому зеркалу, освещённому по бокам четырмя крупными свечами. Альда следовала за ними, а я осталась дожидаться в стороне.
Ну, что можно сказать про этот бал? Для меня это было скучно и довольно нудно. Я деревянно улыбалась приветствующим меня, стараясь не показать, что никого не знаю. Кланялась, когда кланялась Альда и отказала дениху в первом танце, сославшись на растянутую лодыжку. Впрочем, как невеста я ни у кого особо внимания не вызывала. Барышни под руку друг с другом прохаживались мимо кавалеров и о чем-то шептались, иногда неестественно смеясь и стреляя в мужчин взглядами.
Местные танцы не порадовали сложностью, но все же я бы точно привлекла к себе внимание, не зная какая фигура следует за какой. Так что, сославшись на растянутую лодыжку, я сидела у стены в компании пожилых местных матрон и весь вечер молчала, слушая их разговоры. Первое время меня никто ни о чем не спрашивал, и слава Богу! Как только одна из дам отходила, другие немедленно начинали перемывать ей кости.
Альда блистала и была звездой этого сборища. Нашлась у неё и соперница, девица с такими же пышными формами, но шатенка. Некоторое время сестрица страдала и шипела, что: «…на этой гадине Марильде совершенно новый туалет! Ах, какая я несчастная!». Однако, когда сам хозяин дома, граф Вильгельм фон Воттенберг, высокий сухопарый старик с масляными глазами, пригласил её на танец и громогласно объявил Альду первой красавицей Регино, кавалеров у Марильды несколько поубавилось, к полному удовольствию моей сестры.
Она улыбалась всем и каждому, кокетничала и серебристо смеялась, стоя в толпе мужчин и принимая приглашения на очередной танец. Затем возвращалась к сидящим пожилым сплетницам, нежно лепетала мне:
- Как жаль, милая Софи, что ты не можешь танцевать! Господа, кто-нибудь! Будьте же милосердны! Принесите моей любимой сестричке стакан воды. Здесь ужасно душно!
Баронет, тот, который мой жених, не слишком утруждал себя танцами и ухаживанием за мной. Он играл за одним из столов на другом краю зала. Не знаю, что это была за игра, но я видела там стаканчики с кубиками, который гости по очереди трясли, высыпая несколько костей и что-то подсчитывая.
Баронесса-мать тоже удостоилась приглашения графа Вильгельм фон Воттенберга и, в целом, обе они, и мать и сестра, явно были довольны балом - с их лиц не сходили улыбки.
Пока муттер отплясывала, заодно купаясь во внимании местных сплетниц, меня попытались вовлечь в разговор пожилые матроны, рядом с которыми я сидела. Большая часть из них были даже старше моей матери, они привезли на бал своих дочерей, ни
