Арестантка: Тюрьма Рая - Нина Вайшен
— Я полечу с тобой, — сказала Принс, и я ощущал, как она уверена.
Ну… может, всё-таки залезть в её мысли, попробовать убедить. Иногда же Принс принимает эмоциональные решения. Но часто правильные. Я должен принимать её решения, должен слышать её. Она это во мне ценит.
Я поймал на себе недовольный взгляд Альдо. Он настаивал на том, что Принс должна остаться. Именно о ней колонисты слагают легенды. Она должна быть команданте.
— Мне так точно лучше будет. А Сантьяго останется выполнять роль большого человека, — продолжила Принс, пока все молчали.
Очень хотелось, чтобы она осталась на станции. Ведь всё, что я делаю, я делаю ради неё. А если Принс не останется, то что? Хватит ли мне мотивации, чтобы вообще не схватит её в охапку и сбежать?
Я вдохнул поглубже. Ко мне подполз Конь, и потерся железной мордой о руку, требуя погладить. Конечно, я ему не отказал.
Я закрою сектор ради колонистов, ради справедливости, ради того, чтобы у людей была своя планета. А какой будет в этом роль Принс, решать ей. Я уже было открыл рот, чтобы сказать, что может, она всё-таки подумает еще, как вдруг встала Вараха:
— Принс, можно тебя на минуту.
— Сейчас? — спросила та.
— Именно сейчас. Выйдем.
— Я же могу выйти? — спросила Принс у Альдо, вставая из-за стола.
Тот мрачно кивнул. Я пристально смотрел на Принс, и против воли выхватывал мысли.
«Что же Вараха хочет мне сказать? Про свою болезнь что-то?… О..» — невероятных усилий стоило прервать контакт, чтобы выполнить просьбу Принс.
Я не должен подслушивать. Но в чем дело? Вараха чем-то больна?
— Думаю, Вар попытается её убедить, — сказал Сантьяго. — И у Вар это отлично получается. Лучше всех, наверное.
— Принс нужна здесь, — начал Арес. — Именно она. Мои люди знают, что она сохранила жизнь моему сыну. Люди Гомера больше приняли бы Троя… Но и Принс тоже примут, могли же они принять её, как императрицу…
— А как ваши люди приняли Кали? — спросил Сантьяго.
— Некоторые ещё не приняли, но те, кто был с ней во время штурма командного пункта, стали уважать, — Арес приподнял подбородок, демонстрируя восхищение. — Странно, что у вас она была на вторых ролях. Она осторожная, но решительная. Бережёт состав, быстро принимает решения.
— В неё влюблены вы или ваш сын? — усмехнулся Сантьяго, хотя за его шуткой чувствовалось нежелание продолжать разговор.
— Думаю, что мы оба, — Аресу шутка понравилась. — Она со службой безопасности станции и моими людьми разработала просто гениальный план обороны станции. Наши шансы возросли.
— Да. Это была одна из ключевых ошибок Карлоса… Уничтожать эту станцию. Она идеальный оборонительный рубеж, — где-то будто издалека слышался голос Альдо.
А я всё мучился, что же там за беседа у Принс. Несколько раз бил себя по рукам, то есть по этим странным ментальным щупальцам. Но они то и дело возвращались к Принс.
— Подумай обо мне… я хотела… но не судьба… — пробивался голос Варахи, который слышала Принс.
Нет. Нет. Нет. Я не буду! И я не слушал, но в голову закрался образ из головы Принс. Карлос и Вараха держались за руки. Позади них бежали дети. Десять, а то и двадцать. Буквально целая армия. Собрав волю в кулак, я выбрался в реальность. Чего Вараха хотела? Нашествия малышей? Детский дом?
— Почему не говорить Трою? — слова Принс просто сами собой оказались мною услышаны.
Честное слово, я пытался скрыться от этого. Но Принс испугалась, и я почувствовал её страх. Чего она испугалась? Нет… я не буду лезть ей в голову.
— С тобой всё в порядке? — спросил Сантьяго. — Ты как-то резко вспотел.
Я вытер лоб, он действительно был не просто влажный, а по нему текли капли. Как же сложно управлять этим мыслечтением.
— Да. Немного волнуюсь.
— Как и мы всё. Я, конечно, не против стать команданте, — Сантьяго пожал плечами. — Но думаю, что Принс люди примут лучше. Альдо, сколько кораблей вам нужно, чтобы отбиться на Альфа Центавра?
— Думаю, что все… — он ухмыльнулся. — Но вам они нужнее. Основной удар Императора по нашим данным придётся на «Новый Копенгаген». Отправьте нам всего десяток. Мы здесь захватили пару военных судов… Если вы нам поможете, то неделю-две продержимся.
— Вы думаете, что я могу задержаться в пункте управления на несколько недель? — спросил я, хотя мы уже это обсуждали до прихода Принс, но мне просто нужно было отвлечься.
— Слушай, — голубоватая голограмма Альдо пошла рябью, — там время течёт так неравномерно, что я не могу сказать. В каких-то местах минута для тебя обернётся сотней лет здесь…
Конь провел металлической лапкой по моей голени.
— Принс этого лучше не говорить, — Сантьяго потёр брови. — Но ведь есть шанс, что пару недель и ты здесь. А может, и пара дней.
— Есть. Но судя по карте, которую дал Гомер… он очень мал, — голограмма Альдо моргнула. — Только если ты не научишься сам управлять этим пространством. Просто вряд ли это произойдёт очень быстро.
— У меня, к счастью, уже есть опыт…
— Ну на это вся надежда, — Сантьяго сощурился, буравя меня тяжелым взглядом. — Ты постарайся уж поскорее. Если ты не вернёшься, не знаю, как Принс это переживёт.
— Я постараюсь…
Перед глазами разматывалась лента. Та самая строчка из Канта, которую я наблюдал в виде ажурной ленты в подпространстве:
«Всякое разумное существо, следующее до конца стремлению к разумности, движется в направлении Голгофы».
Уж не Броссар ли моя Голгофа? Место, где я должен отдать жизнь, чтобы колонисты построили новый мир. И я не должен бояться отдать её, если это потребуется.
Но я слишком хочу вернуться. Хочу… провести жизнь с Принс.
Гермодверь с шелестом открылась, вошла Принс и, подняв взгляд на меня, улыбнулась. Так безоружно и нежно, что я подумал, что точно никакой Голгофы. Никакой. Я научусь управлять временем в подпространстве. Научусь. Хотя где-то глубоко внутри тлело плохое предчувствие.
— Я согласна остаться здесь, — сказала Принс, снова сев за стол, на этот раз рядом со мной. — Согласна быть команданте, если меня конечно выберут, и если Альдо и все вы будете мне помогать… и…
Она склонилась к моему уху:
— И если ты обещаешь скоро вернуться…
— Обещаю, малыш… — я взял её руку и поцеловал.
Что-то внутри кричало «не давай тех обещаний, в которых не уверен»… Но я не мог сказать Принс другого, да и говорить другое не хотел. Я выберусь. И не через сто лет.
— Ладно,
