Помни об этом - Виктория Королёва

Слёзы наворачиваются.

Мамочка…

Стыд обжигает до самого нутра.

– Мам… – голос сипит.

Ближе подходит и обнимает крепко, пряча меня на своей груди, нежно гладит по спине. Мою дрожь мы ощущаем вдвоём.

– Идём домой, фиг с ним с этим платьем, всё против… Не нужно оно мне! Не хочу уже.

Господи…

– Мам… – зову ещё раз.

– Давай дома, – устало шепчет, не смотря в глаза.

И я повинуюсь, на негнущихся ногах спускаюсь на асфальт. В голове ворох. Мозг отказывается воспринимать информацию. Её так много, она какая-то бессвязная, совершенно дикая. И мой взгляд, который я прячу за очками, тоже дикий. Самый главный страх, то, чего я боялась – произошло.

Лихорадочно думаю о том, как оправдываться, как слова подобрать, как минимизировать удар. И как в далёком детстве начинаю заламывать пальцы.

Щемит сердце. Остро, болезненно, удушающе. Хорошая девочка во мне тихо плачет от отчаяния. Девочка больше всего боится расстроенных глаз матери. Не оправдала ожиданий, не слушала, натворила глупостей. Сделала всё то, что делать было нельзя. Опорочила ни только себя, но и родных, окунула в грязь… теперь все знают, что её воспитать нормально так и не смогли. А ведь отец в пьяном угаре кричал матери:

– Шлюху из неё воспитаешь!!! Вот увидишь!

Получается, что вышла шлюха.

***

Мы разговариваем до позднего вечера, но нормального разговора бы не случилось, если бы сразу по приходу, мама не развернулась и не сказала:

– Я люблю тебя. Не важно, что и когда ты сделала, я просто люблю тебя. Любую. Виноватую в чём-то или не виноватую, правую или не правую. Ты моя девочка и я тебя люблю. Просто помни об этом. Всегда. Ничто на мою любовь не повлияет. Ты, наверное, думаешь, что я злюсь, что начну как-то ни так на тебя смотреть? Не начну, родная…

Что-то внутри дрогнуло.

Кинулась на шею и разрыдалась. Потому что стопудовая стена плавно поехала вниз. Там много этих стен, но на одну стало меньше.

Под конец, оглушённая информацией, я совсем не знаю, что делать. Плакать от счастья или от боли. Вопреки моим страхам, мама реагирует спокойно, она не нагнетает, а наоборот сглаживает углы.

Есть один неоспоримый факт. Она знает всю неприглядную правду. Всё гнило нутро знает… И как оказалось, не первый день.

Моя подруга, предварительно сговорившись с моей же матерью пошла и всё выложила моему бывшему парню. Вот такая история. Пожалуй, больше преданной чем сейчас, я никогда себя не ощущала.

Мне хочется плакать, но уже не получается. Глаза горят, все красные, по венам вместо крови яд. Вместо благодарности, я испытываю ненависть.

– Девочка моя… – мама за руку берёт, – мы за тебя очень сильно испугались.

– Зачем вы решили полезть в это? Вы меня спросили? Зачем вы ему это сказали?! – кричу в какой-то защитной реакции, – Зачем полезли?! Я просила?! Он просто придурок, понимаешь, просто придурок! Обиделся и мстил. Он бы успокоился! А вы взяли и ему рассказали! Господи… ну, зачем?! Зачем? Кто просил?! Лучше бы он дальше продолжал лезть, чем всё это сейчас знает Игнат!!! Ты что не понимаешь, что вы сделали?!

Падаю на кровать и закрываю лицо руками. Не верю! Не верю. Мало того что знает мама, но знает и Игнат. Весь мой позор знает. Господи. Минуту назад я была почти счастлива, а сейчас получив новые вводные, остро ненавижу весь мир.

Вот теперь больно режа, почти прорывая клетки, из глаз потекли слёзы, полностью размазывая меня.

Мама рядом садится, пытается обнять. Плечами веду, захлёбываюсь рыданиями. Как же она не понимает, что этим всем убили. Взяли и убыли меня. Тот в чьих глазах я должна была остаться просто дурой, считает меня теперь шлюхой безголовой.

– Андрей приходил, – вскидываю голову резко, мама болезненно улыбку тянет, – Да, Рит, он пришёл, вывалил тут всё, с грязью тебя смешал, – в уголках глаза скапливаются слёзы, мама смахивает, но продолжает, – он сказал, что не оставит тебя в покое. Прости моя девочка, у нас просто не было другого выхода. Он борзый и агрессивный какой-то был… Я не знала, как это остановить. Прости меня. Это я Марину позвала и спрашивать начала. Марина против была, она тоже очень переживает за тебя. Не злись на неё.

– Вы не имели права за моей спиной сговариваться и всё ему рассказывать!!! – кричу, ошалев от услышанного.

С места подскакиваю, по комнате начинаю метаться.

– Маринка – сучка! Подставила как могла! Знала же всё прекрасно! Сука…

– Она хотела как лучше.

– Я не просила!!! – снова на крик перехожу.

Херовая из неё подруга. Если она вот так вот взяла и всю раскладку сделала. Моё доверие этот человек потерял. Предательница.

– Конечно ты не просила… – тихо произносит мама, – Не знаю, как так получилось, наверное, я виновата, – оборачиваюсь через плечо, переставая метаться по комнате, – Прости меня дочка. У нас с папой не сложилось нормально. Ты с детства видела это всё. Никогда не жаловалось, молчала всегда. Ты и поделиться со мной ничем не можешь… Словно я чужая тебе. Боишься, молчишь, терпишь. Даже сегодня, когда по магазинам пошли, я же видела, что ты не хочешь, а ты промолчала…. Я думала, что, – мама рыдать горько начинает, – я думала, что ты у меня сильной вырастешь, что пример перед глазами сделает тебя сильной. А получилось, что ты замкнулась. Влюбилась в этого урода, бежала к нему, как бы не держали, тепла у него искала… Все знали, что у него вспыльчивый характер, но я думала, что он не станет так с тобой. А он вон как… Ублюдок. Так ему и надо, – зло заключает.

Мама слезы продолжает вытирать на меня несмотря, а я стыд испытываю. Потому что правда это. Всегда боялась делиться, всегда ждала что осудит, что не поймёт… что… Я просто привыкла молчать, переживать самой проще и внимание лишний раз не привлекать. Так и жила. А оказалось для мамы было важно, чтобы я делилась. Похоже на манипуляцию, но я всё равно испытываю тягучую боль. Мама и дочка, они же должны иметь какие-то свои секретики, тайны, обсуждать мальчиков, быть подружками. У нас такого не было. Где-то жжётся внутри. Это неправильно всё. Барьер внутри… Она всё знает, но не от меня. А я даже сейчас сказать не могу. Весь наш разговор был исключительно её словами, я не сказала ничего лишнего. Мне адски тяжело говорить. Всегда так было.

– Она может его посадить? – шепчу.

– Не знаю.

– Ма-ма-а-а… – стону.

– Игнат хороший