Его бывшая жена. Последний шанс - Ирина Шайлина
– Хорошо… а ты когда приедешь?
– Пока не знаю, но постараюсь, как можно скорее.
– Бабушка принесла пироги. Сама испекла. Мне их не видно через повязку, но на вкус красивые.
Грустно улыбаюсь, а потом все думаю об этом разговоре, каждую минуту, а ссадину на виске тянет болью, напоминая, что я есть, я жива.
– Анализы твои готовы, – торопит Тимофей. – Поехали проверяться, воительница.
Он не говорит о фотографиях. Я даже не знаю, благодарна ли ему – навалилось отупение. Бешеный ажиотаж, с которым я набросилась на Лизу, схлынул без следа.
– Вы совершенно здоровы, – радует меня доктор, который очень мил за деньги, что ему заплатил Тимофей. – Немного упал гемоглобин, я выпишу вам препарат для его поднятия.
– Но горло, – с сомнением тяну я.
– Давайте, посмотрю ещё раз.
Окрываю рот. Вытаскиваю язык. Мне светят в горло фонариком, терпеливо жду.
– Это похоже на механические повреждения, – наконец говорит он. – Смею предположить, что в результате активного орального контакта.
– Было дело, – киваю я, не находя в себе сил смутиться.
Вчера всего казалось мало. Хотелось ещё и ещё. И плевать на боль, она даже раззадоривала, добавляла остроты.
– Пополощете, напишу чем.
Выхожу с листочком рецептом, Тимофей едва скрывает улыбку.
– Подслушивал? – качаю головой я.
– Да. Ты отлупила Лизу из-за первоклассного минета.
– Я ни о чем не жалею.
Думаю – подожду до завтра. Если симптомов не появится, то завтра решусь на встречу с дочерью. Осторожно, в маске и без объятий, я слишком дорожу здоровьем Ники.
В машине мы молчим, но молчание наше спокойное, даже удивительно, после всего, что произошло. После фотографий. Я все жду, когда же Тим о них заговорит. Даже не с тревогой жду, всю свою тревожность я потратила на дочь. Зато дома Бессонов вдруг огорошивает.
– Мира, – говорит он так серьёзно, что я поневоле замираю, помня, насколько зависима была от этого человека, и как он сделал больно мне. – Давай начнём все сначала. Не ради Ники, ради неё я и так всегда рядом. Ради нас. Ради всего, что было. Ради любви, которая, я уверен, никуда не делась. Ради секса, лучше которого не было и не будет. Пять лет врозь показали мне, что я от тебя никогда не вылечусь.
Я хочу засмеяться, но смех во мне тоже закончился.
– Ты же не веришь мне, – качаю головой я. – Ты считаешь меня шлюхой.
– Мне плевать.
– Мне не плевать, – резко и грубо обрываю его я. – Я не шлюха. Я не изменяла тебе, хотя сейчас жалею об этом. Стоило изменять.
– Ты делаешь мне больно.
– Мне тебя ещё и пожалеть? – усмехаюсь я. – Прежняя Мира бы пожалела. Она всех жалела. Дожалелась. Мне никого не жалко. У меня своя правда, если надо, я буду за неё драться. Но сейчас мне просто плевать, Тим. Может ты и болен мной, но я научилась жить без тебя. Ты меня этому научил.
Хлопаю дверью и ухожу в свою квартиру. Мне хочется реветь, но я не считаю, что он Бессонов заслужил мои слезы. Я любила его, больше чем кого либо, больше мира – пока не родила дочь. Но теперь я понимаю, что любовь и счастье, это не синонимы. Совсем.
И как бы мне не хотелось принять, простить, забыть я не буду этого делать, я не верю в сказки больше. Любовь это глупости, я могу жить без неё.
Вечером я ещё раз говорю с Никой. Моё самочувствие стабильно, я регулярно полощу горло и надеюсь на скорую встречу со своей малышкой. Бабушка уговорила персонал и осталась ночевать в палате. Я благодарна ей так, что мне снова хочется реветь.
Но я не буду.
Тимофей приходит ночью. Наверняка у него есть ключи от этой квартиры, но он стучит и терпеливо ждёт за дверью. Я пускаю его. Потом пожалею, знаю. Этот мужчина слишком быстро умеет пробираться в моё сердце, но сейчас вместе – легче.
Уже засыпая, я понимаю, что с момента нашего первого секса прошло больше суток, а про таблетку я начисто забыла.
Глава 51. Тимофей
На следующую встречу с дочерью Мира надела одноразовую шапочку, перчатки и маску, здесь ещё халат выдали, выглядела она презабавно.
– Скафандр был бы надёжнее, – с сомнением протянул я.
– Очень смешно, – отозвалась Мира, впрочем, без злости.
Ника снова канючила. Просила вкусненького, но не такого, что мы принесли, а чего-то другого. Хотела в садик. Хотела свои игрушки. Хотела домой. Каждый её каприз грел мне душу, говоря о том, что она становится на путь выздоровления, становится обычным ребёнком. Пусть капризничает.
– Прогнозы осторожно отличные, – говорил доктор.
– Глаза чешутся, – вздыхала Ника. – Мне повязку сняли только на пять минут, чтобы проверить и намазать вонючее лекарство. Все мутное, я ничего не успела увидеть.
Мы все ещё не знали, как операция отразилась на её зрении. Оставалось просто ждать и надеяться на лучшее.
Следующей ночью я снова пошёл к Мире. И да, у меня были ключи. Но не понадобилось даже стучать, дверь была услужливо приоткрыта. И я вошёл, оставшись до утра.
Пошёл уже третий день после операции. Отторжения нет. Простуды у Миры тоже, пусть она и осторожничает. Визиты к дочери сокращала по максимуму, пусть и сама страдала от этого.
После клиники я поехал в офис. Пересуды почти прекратились, думаю, после праздника у всех уже было время обсудить и меня, и Миру, и мою дочь.
Я сел в свое, незаслуженно забытое в последние дни, кресло, и задумался. Меня терзали сомнения. Затем я сделал то, чего не делал уже несколько лет. В одном из рабочих сейфов, на самом дне лежала папка, уже немного пожелтевшая за пять лет. Но качество фотографий было отменное, и я снова рассматривал их одну за другой.
На них Мира. И Михаил. Держатся за руки. Обнимаются. Вот их лица приблизились так, что вполне понятно, что творится за тёмной завесой волос моей жены.
Одних фотографий было мало, хотя мне здорово снесло из-за них голову. Это длилось несколько месяцев. Мира и Михаил. Они так часто были вместе. Его имя так часто проскальзывало в её речи, пусть я и доверял ей, перестать ревновать не мог. На всех мероприятиях они вместе были. Устроились вместе работать, хотя на хрена жене миллионера работа? В поход, блять, вместе.
Я терпел. Я не хотел убивать ревностью то, что у нас было. Вот тогда мне фотографии и подбросили. На обороте одной из них адрес напечатан.
Конечно же,
