Невероятный сезон - Розалин Ивз

– Неужели? – спросил папа, внимательно глядя на нее.

Она кивнула и отвела взгляд. Большую часть жизни отец проводил в тумане, подобном сну, его мысли были где-то далеко, но у него имелась приводящая в замешательство привычка неожиданно сосредотачиваться на чем-то тогда, когда больше всего хотелось, чтобы он этого не делал.

Он потянулся, чтобы взять ее за руку, и сжал ее.

– Я рад, что ты вернулась, Каллиопа-Белл, – произнес он. – Я скучал по тебе. Можешь оставаться дома с нами, сколько захочешь.

Калли шмыгнула носом и крепко обняла отца, уткнувшись лицом в его пальто.

– Я тоже скучала по тебе, папа. Спасибо.

Они шли рука об руку по аллее, пока не добрались до дома Ламбетов. Снаружи коттедж выглядел так же опрятно, как всегда, по побеленным стенам вился плющ. Но внутри царил хаос, по углам скопилась пыль, а на ковре валялись кукла и одинокий ботинок. Мистер Ламбет встретил их в дверях с натянутой улыбкой. Он смущенно указал на грязный коридор.

– Сожалею о беспорядке. Я пытался, но у меня не такие ловкие руки как у Роуз, а Роуз… Ну, вы увидите.

Двое светло-русых детей подобрались к нему. Младшая – двухлетка, как предположила Калли, – сунула в рот большой палец и уставилась на гостей широко раскрытыми голубыми глазами.

Калли передала корзину, которую несла, мистеру Ламбету, и он поставил ее на столик у двери. Затем он повел их по коридору в затемненную комнату, где лежала его жена. Калли помнила миссис Ламбет хорошенькой молодой женщиной. В двенадцать лет, только начав обращать внимание на такие вещи, Калли считала свадьбу Ламбетов в усыпанной розами церкви воплощением романтики. Но теперь миссис Ламбет выглядела бледной и изможденной, будто с нее сошел весь цвет цветка, в честь которого ей дали имя.

Взгляд женщины упал на отца Калли, она слегка улыбнулась и попыталась подняться.

– Викарий. Спасибо, что пришли.

Папа сел на стул у постели.

– Ваш муж попросил меня. Он – хороший человек и беспокоится о вас.

Роуз посмотрела на мужа, который в тревоге стоял в дверях рядом с Калли, держа детей за руки.

– Лучший из людей. Не так уж много найдется мужчин, которые станут присматривать за детьми или вести хозяйство вместо больной жены.

«Адам стал бы», – подумала Калли, удивленная, неожиданно ощутив боль. Она могла представить его в подобной ситуации – спокойного, сосредоточенного, слушающего. Желающего помочь. Нет. Она не станет думать о нем.

Миссис Ламбет закрыла глаза и откинулась на подушки. Слезы потекли из ее глаз. Она яростно прошептала:

– Иногда я ненавижу Бога за то, что он забрал моего ребенка. Иногда ненавижу себя, что не смогла родить его живым и здоровым. – Она открыла глаза. – Это делает меня порочной?

Папа покачал головой.

– Нет. У вас огромная потеря. Скорбеть – это нормально. Я здесь, чтобы разделить скорбь с вами.

В горе этой матери было что-то личное, почти священное: Калли почувствовала себя незваной гостьей. Младшая девочка оставила отца и заковыляла к матери, протягивая руки, чтобы ее взяли. Но миссис Ламбет была глубоко погружена в свои мысли и, казалось, не замечала малышку. Калли поспешила вперед и подхватила ребенка на руки. Она вынесла девочку из комнаты, задержавшись в дверях, чтобы забрать и старшего ребенка, и вывела обоих на улицу поиграть на солнышке, пока их мама начинала долгий путь к исцелению.

Когда день клонился к вечеру, она и дети бегали по саду, играли в прятки и пили волшебный чай, поданный в чашечках из листьев. Калли порой думала об их матери, скорбящей в затемненной комнате, и о том, что есть горе больше, чем потеря мужчины, которого любишь. Она думала о Талии, о младенцах, которые могли бы родиться – или которых та могла бы потерять, – где-нибудь в Европе, и надеялась, что сестра скорее вернется домой. Но прежде всего она сосредоточилась на детях, их радостных лицах и смехе, и что-то, узлом завязанное внутри, начало ослабевать.

Возможно, у нее и нет той жизни, о которой она когда-то мечтала – опрятного дома и мужа, – но она могла жить здесь, с родителями, помогая растить братьев и сестер и служа людям, которых любила.

Она все еще могла быть счастлива.

XXVII

Неподходящий наблюдатель

Грация

В натуральную величину лапки мухи настолько малы, что по ним ничего нельзя определить, и любой исследователь может представить свое предвзятое суждение.

Сэр Эдвард Хоум, «Философские труды Королевского общества»

Примечание Грации: Разве не так же поступила я: мои предрассудки сделали меня неподходящим наблюдателем, который видел лишь то, что хотел?

Грация проснулась рано, от трелей птиц за окном, и на какое-то безумное мгновение не могла вспомнить, где находится. Она уже несколько месяцев не слышала певчих птиц за грохотом и шумом Лондона… Затем нахлынули воспоминания. Она была дома или почти дома. Как бы сильно она ни любила библиотеку и оранжереи поместья Элфинстоунов, небольшие и шумные комнаты дома викария Обри всегда казались ей более уютными.

Грация натянула старое платье, оставив пуговицы сзади, до которых не могла дотянуться, расстегнутыми, и накинула на плечи шаль, чтобы скрыть это. Она надела ботинки и тихо выскользнула из комнаты. Никто из Обри, казалось, не проснулся. Она вышла через главную дверь, затем прошла через ворота, выходящие на дорогу. Через несколько минут она оказалась в лесу.

Если в доме священника было тихо, то здесь шла шумная жизнь. Крошечные певчие птички – дрозды, садовые славки, пеночки – кувыркались в воздухе, перелетая с ветки на ветку, распевая так, словно от их пения зависело, взойдет ли солнце. О, как она скучала по этому. Она даже не возражала против холодного утра и сырости, начинающей просачиваться в ботинки.

Грация бродила среди деревьев, подсчитывая птиц и другую утреннюю живность. Она не увидела ни одного языкана обыкновенного, которых собиралась изучать летом, но для них было еще рано. Зато она заметила древесную славку, редкую оксфордширдскую птицу, которую прежде встречала всего несколько раз: с желто-белым брюшком, мягкой серой спинкой, шапочкой и пятнышками на глазах. В такие редкие моменты она ощущала себя пиратом, наткнувшимся на зарытый клад с сокровищами.

На мгновение ей захотелось, чтобы с ней был мистер Левесон, чтобы она могла показать ему лучших птиц графства и сравнить их с теми, что обитали в его поместье. Потом она вспомнила, что они больше не разговаривают, но ей