Добрая фея короля Карла - Владимир Васильевич Москалев

– Король Жан останется доволен тем, что ему удалось сделать невестке такой желанный подарок к празднику.

– Как! – оторопел принц, уставившись на святого отца, словно перед ним стояла внезапно заговорившая Валаамова ослица. – Значит, это король собирается устроить нашу встречу? Ага, вот, наконец, когда заговорили в нем остатки совести! Выходит, мы с Марией должны принять из его рук подаяние? Я ему что, собака, чтобы кидать мне через каждые два часа по куриной косточке? Клянусь посохом Иоанна Крестителя, я никуда не поеду! Убирайтесь, аббат!

– Куда? – пролепетал вконец растерявшийся Ла Гранж.

– К чертовой матери!

– Но, ваше высочество, у демона, как известно, матери нет, зато она есть у Господа нашего Иисуса Христа, и Он просит вас поклониться той, что дала Ему возможность прийти к людям и отдать жизнь во искупление их грехов.

– Просит? – вскинул брови герцог, выжидающе глядя на собеседника.

– И не только Он, но и ваша супруга.

– Подчиняясь воле свекра?

– Не совсем так, ведь она сама собиралась ехать в Булонь, чтобы повидать вас.

– Повидать меня? Но как она могла знать, что я там буду?

– Я направил бы вас. Но все дело в том, что ваш отец высказал то же, что пришло в голову мне и мадам де Блуа.

– Кому же первому?

– Мысль возникла у меня, и я поделился ею с вашей супругой.

– И вы что же, действовали один?

– Никто не подумал о том, чтобы устроить таким образом ваше свидание. Вот так и вышло, ваше высочество, что наши желания – мои и короля – совпали.

– Зачем же вы напомнили об отце?

– Откуда мне было знать, что герцог Анжуйский выкажет бурный протест?

– Чего иного вы ждали от сына, которого запер в темнице собственный отец?

– Мне казалось, что действия его величества направлены исключительно на благо государства.

Людовик молчал, но недолго. По-видимому, пейзаж за окном – река, по берегам которой тянулись желтеющие нивы и луга с разнотравьем – подсказал ему верное решение.

– Хорошо, – повернулся он к аббату, – пусть будет так, раз вам первому пришло это в голову. Король, получается, всего лишь зашагал по уже проторенной дорожке. Но вы уверены, что Мария приедет? Если нет – я не двинусь с места.

– Уверен ли я? Разумеется, принц, ведь Мария Бретонская уже ждет меня. Я буду сопровождать ее до места назначения; двадцать второго утром мы будем в Булони.

– Действуйте, аббат, – милостиво кивнул Людовик, – и пусть ваш замысел увенчается успехом. Да только не опоздайте. Возьмите лошадь вместо мула.

– Внизу меня ждет экипаж.

– Прекрасно! Поезжайте к епископу, потом возвращайтесь – должен же я узнать о результатах вашего визита к прелату! – и тотчас отправляйтесь в Париж. Если все выйдет так, как вы устроили, я найду способ отблагодарить вас.

– Всегда рад служить супружеской чете герцогов Анжуйских, ваша светлость.

– Ступайте! И не медлите: я горю желанием услышать приятное известие.

Аббат поклонился и вышел. Вечером того же дня он вернулся и доложил узнику об успехе своей миссии.

Глава 10

Поклонение Богородице, или как мыши помогли Людовику Анжуйскому оказаться в Париже, а короля Жана II заставили вернуться в Лондон

Утром 22 июля на улицах Булони, выходящих к собору Богоматери, или Нотр-Дам, было оживленно как никогда. Народ стекался к храму и стоял здесь плотной шевелящейся массой. Кондитеры, ткачи, обувщики, перчаточники – все они, собравшись на площади и перебрасываясь короткими фразами, с благоговением взирали на двухстворчатый дверной проем портала, больше похожий на ворота замка. Двери массивные, дубовые, по периметру идет выпуклая кайма в виде резных листьев; в середине каждой из створок этих дверей-ворот вырезаны фигуры грифонов и химер, а наверху, над карнизом – стрельчатый тимпан с барельефом, изображающим волхвов с дарами…

Послышался цокот копыт. На площадь выезжали, в основном в богатых одеждах, всадники группами и поодиночке, у собора спешивались, отдавая поводья слугам. В конце улицы Святого Павла показался экипаж в сопровождении охраны; напротив, со стороны Песчаной улицы, на площадь выехала другая крытая повозка, из нее вышли две дамы в высоких, раздвоенных посередине головных уборах с вуалью.

Но вот двери наконец медленно растворились. Людское море заволновалось, точно нива на ветру, все взоры устремились вглубь этих раскрытых ворот. Потом неторопливо, молча крестясь, все направились к порталу, по обе стороны которого стояли монахи в коричневых рясах францисканцев, так называемые веревочники.

Войдя в здание собора, люди поневоле останавливались: если на улице один вид этого монументального сооружения с устремленными ввысь башнями и шпилями, со стрельчатыми арками и окнами вызывал у человека немое удивление и восторг, то под сенью портала, в самом зале он приходил в смятение. Он был подавлен размерами колосса, его мраморными колоннами, хорами, золотой отделкой иконостаса, аналоя, алтаря, и ему приходилось буквально на спину откидывать голову, чтобы увидеть мозаичную вершину свода. Величие этого Божьего чертога и ничтожность человека, его беспомощность перед мощью устремленного в небо гиганта усиливались царившим вокруг полумраком, потрескиванием свечей, слегка освещенными фигурами святых и плывущей неведомо откуда заунывной мелодией органа. Все это мутило сознание, душило ростки разума, заставляло запуганного человека ощутить свою ничтожность пред силами неба, пред теми, кто осуществлял непосредственную связь с этими силами и был наряжен в одеяния священников, аббатов, епископов. И он застыл, этот человек, в немом отупении, слушая архиепископа Амьенского, который со ступеней алтаря читал первые молитвы мессы. Вслед за тем кардинал Пикардийский стал сыпать выдержками из Евангелия, которое держал в руках раскрытым, и уверять прихожан, что жизнь земная – всего лишь остановка на пути к блаженству загробной жизни.

Таким было моральное воздействие на человека. Надо ли говорить, сколь усилилось оно, когда людская масса, повинуясь жестам монахов, разделившись на два потока, неспешно потекла по ступеням вниз, в подземелье, в крипту – часовню под алтарной апсидой, служившую для погребения. Здесь, прямо посреди этой часовни, представлявшей собой небольшое сводчатое помещение с элементами романского стиля и готики, людям предстало невиданное по своему благолепию и духовному воздействию на разум зрелище. Четыре коленопреклоненных ангела с расправленными крыльями, точно собираясь взлететь либо только что спустившись с небес, стоя на постаменте, держали на вытянутых руках массивный гроб, в котором покоилась