Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель
Слова Ментенон теперь звучали не предупреждением, а приговором. Я была пешкой. Но не просто пешкой. Я была наживкой, брошенной в воду, где плавали акулы. Король играл в какую-то свою страшную игру с Лорреном, и я была разменной монетой. Он показал меня герцогу, как показывают лакомый кусок. И теперь ждал. Ждал реакции Лоррена. Ждал, возможно, моего срыва. Ждал… чего?
Тишина комнаты давила. Тени от единственной свечи плясали на стенах, как демоны. За окном темнели бесконечные сады Версаля — прекрасная, бездушная тюрьма. Я была птицей в позолоченной клетке. А хозяин клетки, всемогущий Король-Солнце, только что дал понять хищнику, что дверца не заперта на замок. Он соизволит убить меня? Или просто отдать на растерзание? И когда?
Я ждала. Ждала своего часа. Ждала ответа тетушки, как последней надежды. Ждала удара. И знала, что в этой игре, где фигурами были жизни людей, следующий ход будет за королем. Или за тем, кого он натравил. А я могла только сидеть. Дрожать. И ждать.
Глава 13: В сети фаворитки
След утра на подушке еще хранил тепло, а сердце уже сжимал ледяной комок. Я лежала, прислушиваясь к враждебной тишине Версаля, когда дверь скрипнула. Мари. Не ее обычная осторожность, а быстрый, почти бесшумный шаг хищника. В ее глазах — не радость от вчерашнего успеха, а паника.
— Мадам, — прошептала она, замирая у кровати. Дрожащей рукой сунула мне крошечный, туго свернутый клочок бумаги. — От тетушки. Сейчас. Быстро.
Я развернула его, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется. Знакомый почерк Элизы де Эгринье, но буквы скакали, неровные, торопливые:
«Дитя мое! Тучи черны и сгущаются! Ни слова больше на бумаге — сожги! Общаться — только через Мари, и то с величайшей осторожностью. От Лео — ни звука, ни дуновения. Король замыслил нечто, а де Лоррен бьет копытом, требуя тебя. Я как слепой котенок в темноте, пока не узнаю его планы. Крепись, моя девочка! Крепись как никогда! Сожги сию же минуту!»
Холодный пот выступил на спине. «Требует тебя». Слова Лоррена вчера, взгляд короля… Это не игра. Это охота. А я — загнанный зверь. Я подбежала к камину, где тлели прошлогодние угли, сунула записку в самый жар. Бумага вспыхнула синим пламенем, свернулась в черный пепел. Сожгла. Как приказ.
Мари стояла бледная, глядя на пепел.
— Что делать, мадам? — ее шепот был полон ужаса.
— Ждать, — выдавила я. Ждать и крепиться. Слова тетушки звенели в ушах: «Слепой котенок». Если она ничего не видит…
Не прошло и четверти часа. Тот же стук в дверь, но уже не Мари. Ансельм. Его лицо — маска учтивости, но в глазах — удовлетворение палача.
— Мадам, — поклонился он. — Мадам де Дюбарри соблаговолила пригласить вас разделить с ней утренний кофе. Немедленно.
Дюбарри. Главная фаворитка. Гроза двора. Женщина, чья власть почти равна королевской. Тучи не просто сгущались — они обрушивались на меня лавиной. Отказаться? Смешно. Я кивнула Ансельму, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Я сейчас, — сказала я чужим голосом.
Я выбрала платье. Самое скромное. Темно-серое, почти траурное, без кружев, без вышивки. Не привлекать внимания. Слиться с тенями. Мари и Колетт помогали молча, их пальцы дрожали. Капитан де Ларю ждал у дверей. Его взгляд, встретившись с моим, стал жестче. Он видел страх. Он понял.
Апартаменты мадам де Дюбарри были воплощением роскоши: позолота, зеркала, шелк, цветы, аромат дорогих духов и власти. Но воздух был густым, спертым от интриг. Сама графиня восседала как императрица в кресле, окруженная стайкой молоденьких, ярких девушек — ее свита, ее «гарем», ее потенциальные соперницы или жертвы. Все замолчали, когда я вошла. Десятки глаз — любопытных, оценивающих, враждебных — впились в меня.
— Ах, наша новоприбывшая звездочка! — голос Дюбарри был сладким, как сироп, но с металлическим привкусом. — Подойдите же, мадам де Виллар. Не прячьтесь в тени.
Я подошла, сделала реверанс. Чувствовала себя мухой, попавшей в паутину.
— Какое… скромное платьице, — протянула графиня, окидывая меня взглядом с ног до головы. Ее улыбка не добралась до глаз. — Но лицо… лицо милое. Очень. — Она сделала паузу, давая словам повиснуть. — В Версале, милочка, ночи бывают ледяными. Особенно когда муж… в отъезде. — Вокруг раздался сдавленный смешок. — Холодно одной в такой огромной постели, правда? Может, стоит… завести себе теплого мужичка? Для согрева? — Ее глаза сверкнули холодным аметистом. — А то как бы не замерзнуть насмерть… или не наделать глупостей от тоски.
Кровь ударила мне в лицо, потом отхлынула, оставив ледяное бесчувствие. «Завести мужичка». Это не совет. Это приговор. Это намек на то, что компромат уже готовят. Что могут подбросить кого угодно в мою постель и обвинить в разврате. Ужас сковал горло. Они могут сделать это. Силком. И никто не поверит, что это не я.
— Я… привыкла к холоду, мадам, — прозвучал мой голос, удивительно тихий, но не дрогнувший. — И глупости… не в моем характере.
Дюбарри рассмеялась — звонко, но фальшиво.
— О, милая невинность! Как это трогательно! Но здесь, увы, не монастырь. — Она отхлебнула кофе из крошечной фарфоровой чашки. — Знаете что? Чтобы вам не было так одиноко и… холодно, вы побудете сегодня при мне. Поможете мне одеться к выходу, составите компанию. Да и… другие мелочи по хозяйству поможете. — Ее взгляд стал острым, как бритва. — Я чувствую, мы с вами… подружимся. Вы ведь не откажетесь от такой чести?
Это не было вопросом. Это был приказ. Отказ — немедленная опала, а может, и хуже. Я видела торжество в глазах ее свиты. Новенькую поставили на место. Сделали служанкой.
— Я… польщена вашим доверием, мадам, — прошептала я, опуская глаза, чтобы скрыть ненависть и унижение. «Играй, Елена. Играй, чтобы выжить».
День превратился в кошмар наяву. Я была тенью графини. Подавала ей шпильки, когда ее укладывали в невероятную прическу, вдыхая удушливую смесь пудры, духов и ее пота. Мои пальцы путались в кружевах ее нижних юбок, когда я помогала облачать ее в очередной шедевр портного, стоивший, наверное, годового дохода с наших земель. Я держала зеркало, пока она любовалась собой. Я стояла в углу, пока она принимала
