Анчутка - Алексей Малых
Отирая кровь с щеки, не свою, а того кто под его тяжестью изнывал, Извор повторно рыкнул:
— Падла, кто убить меня приказал? — солёной от пота и крови слюной брызжет. — Отец? Говори, коли жизнь дорога. Кто послал вас?
Тому и вдохнуть мочи нет. Прохрипел сдавленным горлом надеясь на помилование:
— Гостомысл.
— Брешишь, гнида!..
— Правду говорю… Неждана Златовна срядилась с ним. Нам прещедро отвесила — серебром дала. А ещё, — сипит, в руки Извора, что слабеть начали, своими вцепился, — она к лесной избушке дружинников послала. Поспешай, коли с ней живой свидеться хочешь.
Нет времени Извору того кончать. На Буяне, на легке, в путь устремился. И не видит Извор, как кметь с земли поднялся, стрелу к кибите приложил, булатным наконечником полянина провожает — отсюда достать ничего не помешает. Сорвалась стрела, в высь летит, поёт свою песнь смертельную. Пропала в небе лазурном — не поймать её. Только дрогнул лучник в последнее мгновение — рубануло его меж лопаток острой кромкой чекана — то дружина Олексича по приказу наместника Извора настигла. Только дальше те его провожать не стали. Назад в город не сразу воротились — поблукатили немного по окрестностям да потом уж к Военегу пошли с повинной — дескать упустили.
Извор через время нескорое у рощицы, где избушка была, гнедку возле Лютого осадил, с коня спрыгнул. Насторожила недавно поломанная ветвь крушины — ещё та была влажная от выступившего сока. Извор к избушке шёл несмело. Остановился прислушиваясь к её тишине. Сороку кликать не стал. К двери приоткрытой крадётся. Девица не встречает его как прежде.
" Спит может? — сам себя успокаивает. — От чего же дверь не заперла? А вдруг?" — в голове сразу представилось что-то ужасное, всплыли красочные миниатюры, живописно расцвеченные всеми его страхованиями, и, настежь одним махом открыв дверь, ворвался внутрь и тут же о боги… Извор сразу забыл, что был крещён и почему-то припомнил Перуна с Велесом вкупе — верно от того что из глаз посыпались искры, осветив, как тому показалось, темноту в глубине избушки, затмив сим светом несуществующим внутреннее убранство.
Потом пляшущая зернь в его глазах куда-то схлынула, открыв взору не совсем ясному девицу, что в сем свете показалась ему немного пугающей — глазища ярые, гримаса лютая, волосы растрёпанные.
Пошатнулся, через силу удержался, шаг ступил навстречу к девице, что бадейку обняла. Та зенки-ледышки свои округлила, на того вытаращила, глядя как сей воин, что медведь-шатун, ось земную потеряв, неуверенно ступает, в сторону валится.
"Не ужился бы я с этой визгопряхой", — падая Сороке под ноги, мелькнуло у Извора в мутившейся голове, которая гудела так, словно она была медным колоколом, а скорее всего она была вместо твёрдого языка, и это ею били по колокольному телу.
Сорока так с бадейкой в обнимку и замерла. Подошла к Извору. Пополам над обездвиженной массой сломилась. Смотрит — у Извора щека опухать стала — на глазах прям растёт шишка, губы что вареники с вишней налились. Сорока к тому ещё ниже склонилась, слушает — тот дышит. Отлегло немного от сердца. Убить бы его ей не очень-то и хотелось.
Так занята была, что не заметила, как в избушку ещё один вошёл — она Извора разглядывая спиной ко входу повернулась. Сорока на пришлого взгляд испуганный через плечо кинула. Это был десятский гостомыслов. Тонкий скрежет ту из помутнения дёрнул. Меч острый в руках воина блеснул. Только взгляд ей не добрым показался — не спешит он девицу убить. Сорока бадейку, что в руках держала, на того кинула. Мигом к поясу изворову руки протянула, меч тяжеленный в её руки непривычно лёг. Она-то на более лёгких с Храбром училась биться, да и давно то было — по посемью так-то просто с оружием не походишь, лишь знать на это имеет право. Да и не было им надобности защищаться — все от них и так сами бежали.
Размахнулась Сорока, пошатнулась. Почувствовала, как её немного заносит в сторону. Повторила ещё раз — уже силясь. Ударом плашмя о бадейку себе немного времени выиграла — дружинник в очах горящий заступил. Запрыгал, с сапог огонек въедливый стряхивая. Пока дружинник кубылялся в огарках тлеющего очага, бранясь ором, Сорока выбежала. Там двое ещё на подступах. Позу приняла боевую. Меч еле в руках держит. Прядь из-под начелья выпавшую с лица сдувает. Те двумя волками на неё прут. Сорока к низенькой двери от тех пятится, понимая что нет спасения. Сзади подпаленный тихомолком крадётся. Сорока с разворота на тех с мечом кинулась, что подпаленный от неожиданности внутрь опять опрокинулся. А Сорока уже к паре дружинников с криком звенящим летит. Расступились воины, что девица между ними как в прогаль канула. Еле на ногах удержалась мечом по земле рубанув. Те к той уже втроём идут приступом. Щерятся, как есть звери дикие, холёные, статные да разудалые, один только немного порченный — с подпалинами.
Идут, губы языками, словно волки пасти свои, облизываю, слюной исходя по девичьей свежести, запалившись похотью от её дерзости. Позабавиться те решили с девицей. Окружили её со всех сторон. По одному на неё удары свои кидают. Не сильные, так — потехи ради. Вымоталась Сорока, сил больше нет. Поняла она для чего дружинники насмешничают, да как же не понять, коли те её скобрезностями пошлыми вместе с ударами одаривают.
— Извор! — кричит Сорока помощи требуя.
Смотрит на избушку — нет Извора — видать знатно приложила. Подсобралась, припомнив все наставления Храбра с Креславом, пальцами черен изворового меча покрепче сжала. Клинок вверх взметнула, выкладываясь по полной. Только тем-то что? — всю жизнь со степняками дело имеют — отбивались от той на раз плюнуть. Выдохлась Сорока. Еле дышит. А те лишь распалились ещё сильнее.
— Извор! Извор! — напоследок крикнула.
На его меч безрадостно взглянула и, вздёрнув кромку кверху, одним махом к своей шее тонкой приставила. Видела она один раз, как половчанка следом за убитым мужем отправилась, не имея желания по завету отцов к его брату женой идти. Потом только узнали, что брат тот, возжелав женщину эту, своего брата сам же и убил. Ему, как узнали руки скрутили, к лошади за ноги привязали и пустили в степь. Возили до тех пор пока кожу с мясом до костей не содрали.
Сорока припомнив, как половчанка то делала, глаза зажмурила, лицом тверда стала, вздохнула поглубже — страшно. А всё одно — не хочет тем невинность свою отдать, пусть мёртвой им останется. Уже под
