Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель

Он замолчал, будто собираясь с мыслями. Гондола мягко причалила к темной, заросшей водорослями пристани острова Джудекка. Впереди маячило зловещее здание таверны «У Рыжего Осла» — желтый свет в маленьких окнах, грохот музыки, хриплые крики, тени, мелькающие за мутными стеклами. Запах прогорклого пива, пота и жареного лука ударил в нос.

Луи поднялся первым, ловко перешагнул борт на скользкие камни. Он обернулся, и в свете фонаря я увидел его глаза. В них не было ни злобы, ни прежней легкомысленности. Была усталость. И что-то еще… ностальгия? Сожаление?

«Раньше… до того, как ты… изменился…» — он сделал паузу, тщательно подбирая слова. «…Мы с тобой, ходили по таким кабакам не по королевскому указу, а ради веселья. Помнишь «Золотую Лилию» в Париже? Тот скандал с актрисой и виконтом? Мы тогда еле ноги унесли!» На его губах мелькнула тень той старой, беспечной ухмылки. Но тут же погасла. «Жаль, что все кончилось. Жаль, что ты остепенился. Но…»

Он шагнул ко мне ближе, понизив голос до полушепота, который едва пробивался сквозь гам из таверны:

«Но в знак этой старой дружбы… которой, кажется, больше нет… я не буду докладывать все. Только то, что не повредит тебе смертельно. Или… что не убьет меня сразу после доклада.» Его взгляд стал жестким, циничным. «Король — ненадежный патрон. А герцог Конде… тот вообще зверь. Мне нужна страховка. Мне нужна… услуга.»

Я замер. Этот поворот был неожиданнее любого шторма. Луи, продажный шпион, торговался? И вспоминал прошлое, которого я не знал, но которое жило в памяти этого тела?

«Какую услугу?» — спросил я холодно. Доверять? Ни в коем случае. Но слушать — можно.

«Простое обещание,» — быстро выпалил он, его глаза метнулись к дверям таверны, словно боясь, что нас услышат. «Когда все это закончится… когда мы выберемся из этой венецианской мышеловки… ты поможешь мне вернуться домой живым. Не дашь королю или герцогу меня прикончить как ненужную собаку. У тебя влияние. Или… ты его вернешь. Обещай.»

В его голосе звучала голая, животная мольба о выживании. Не о богатстве, не о милости — о жизни. Это было единственное, что казалось правдоподобным в его словах.

Риск огромен. Он мог лгать. Мог играть. Но… в этой мольбе был шанс. Шанс нейтрализовать шпиона у себя за спиной. Хотя бы частично.

«Хорошо, Луи,» — сказал я, глядя ему прямо в глаза. «Обещаю. Если ты будешь играть по моим правилам и не предашь меня раньше времени. А теперь…» — я кивнул в сторону дверей таверны, откуда хлынула волна пьяного хохота и визга женщины. — «…пора играть роль. Твоя — легкомысленный повеса, мой компаньон. Моя… пока неясна. Следуй моему примеру. И помни о своем страхе. Он — твой лучший советчик сейчас.»

Луи кивнул, глубоко вдохнул, и на его лицо наползла привычная маска напускного, немного вымученного безразличия. «Понял, граф. Вперед, в адский трактир!»

Мы вошли. Словно шагнули в пасть беснующегося зверя. Таверна «У Рыжего Осла» была клубком шума, духоты и полумрака. Низкие, закопченные потолки. Густой синий дым трубок и очага. Грохот нестройной музыки — лютня и барабан бились в конвульсиях. Крики пьяных матросов, перебранки игроков, визги женщин легкого поведения, сновавших между столами с кувшинами дешевого вина.

Запах ударил в ноздри — прокисшее пиво, вино, человеческий пот, дешевые духи, жареное мясо, рвота где-то в углу и вездесущая сырость.

Луи фыркнул, но не от отвращения, а с каким-то дежурным презрением, словно вернулся в привычную стихию. «Наш родной запах, а? Как в старые добрые времена у «Трех Бочонков». Только грязнее.» Он уже натянул на себя маску циничного гуляки так естественно, что я на мгновение усомнился — не был ли его монолог в гондоле такой же игрой? Но глаза… В них мелькнуло что-то знакомое — не страх, а старая, заезженная тоска, прикрытая бравадой.

«Идем, граф, — он уже громко, для окружающих, — найдем столик, где не слишком липко. Хотя…» — он оглядел зал, его взгляд скользнул по нескольким женщинам в декольтированных платьях, — «…липкость может быть и приятной.»

Мы протиснулись к относительно свободному углу у самой стены, подальше от очага, где жарилось мясо. Стол был покрыт липкой скатертью, испещренной темными пятнами. Луи плюхнулся на табурет, я сел напротив, спиной к стене, стараясь держать в поле зрения и вход, и основное пространство зала. Марко, войдя следом, растворился в тени у двери, превратившись в еще одну малоприметную колонну в этом царстве хаоса.

Первый час прошел в мучительной пантомиме. Мы пили крепкое, кислое вино, которое Луи называл «чернилами для сапожников», но осушил уже второй кувшин. Я старался выглядеть расслабленным, отпуская редкие реплики о погоде, дороговизне Венеции, красоте ее каналов — все общие места, которые должен был знать любой приезжий дворянин. Но каждое слово давило на горло, как удавка.

Я искал глазами Брагадина, но в этом мельтешении лиц, подернутых дымом и потом, выделить кого-то конкретного было сложно. Мой слух ловил обрывки разговоров: споры о ценах на шелк, проклятия в адрес генуэзцев, похабные шутки, рассказы о кораблекрушениях. Ничего полезного. Только гул, грязь и ощущение бесплодно утекающего времени.

Луи, подогретый вином, начал оживать. Он отпускал колкости в адрес неуклюжего официанта, заигрывал взглядом с проходящими девушками, громко смеялся над плоскими шутками соседнего стола. Его маска становилась все более естественной, почти искренней. Почти.

«Черт возьми, Лео, — он налил себе третью чару, вино расплескалось по столу, — скучища смертная! Вот в Париже…» Он махнул рукой. «Там бы уже ползарницы начались! А тут?» Он презрительно оглядел зал. «Пьяные рожи да запах немытых тел. Где красота? Где изящество? Где… женщины, достойные взгляда?» Он сделал ударение на последнем слове, и его громкий голос привлек внимание нескольких человек за соседним столом.

Один из них, плотный мужчина с умными, чуть подслеповатыми глазами за толстыми стеклами очков и аккуратной бородкой, обернулся. На нем был добротный, но не роскошный камзол, лицо — не матроса и не грузчика, а скорее приказчика или мелкого торговца. Он оценивающе окинул взглядом Луи, потом меня.

«Достойные женщины, синьор? — произнес он спокойно, с легкой усмешкой. — В «Рыжем Осле»? Вы ищете жемчуг в сточной канаве.» Его французский был чистым, почти без