Что это за мать... - Клэй Маклауд Чэпмен

— Тебя.

Генри возвращается. Берет свое пиво. Он чувствует, что что— то изменилось с его ухода. — Все в порядке?

— Все отлично, — говорю я. Мы пьем молча, пока Кендра кипит.

— О— оу, — говорит Генри. — Только не оборачивайся.

— Что? Я поворачиваюсь.

— Я же сказал, не смотри…

Я замечаю Шарлин и ее подруг, устроившихся у обочины. У Шарлин новая прическа — химическая завивка, которую хоть пулей не пробей. По бокам от нее восседают тетя Милли и мама Мэй, все трое развалились в складных креслах, будто держат совет. Шарлин размахивает миниатюрным американским флагом в одной руке и сигаретой Pall Mall в другой. Ее невозможно не заметить в этом ярком цветочном муумуу.

— Лучше пойдем отдадим дань уважения крестной.

— Просто помаши и иди дальше, — предлагает Генри.

— Шарлин это не понравится…

— Она выживет.

— Хочешь еще пива? — спрашиваю я. — Этот раунд за мной.

— Потише, — говорит Генри.

— Ты за мной следишь?

— Может быть.

Может, это жара и пустой желудок, но все вокруг кажется скользким. Влажность сгущается, заставляя меня потеть. Я должен был провести здесь весь день, предсказывая людям судьбы, но алкоголь, чаны с кипящим маслом и сахарной пудрой оставили на коже жирный налет.

Я не могу сосредоточиться на разговоре, хотя Генри и Кендра продолжают говорить. Я слышу, как она спрашивает: — Ты правда думаешь, он все еще там?

— Я знаю, что да.

— Да, но… как?

— Иногда такие вещи просто чувствуешь.

— Но ты не уверен.

— Кендра…

— Все в порядке, — говорит Генри. — Ты живешь своей жизнью, находишь человека, который приносит тебе счастье, радость, ты создаешь семью, жизнь, которой можно делиться, вкладываешь в нее время, силы, душу, и однажды она дарит тебе ребенка. Жемчужину. Вся эта песчинка, грязь и боль приводят к чуду природы. Ты связан с этим ребенком. Физически, биологически, но… есть что— то еще. Что— то большее. Этот ребенок — часть тебя. Вы всегда будете связаны.

Кендра не может заставить себя спросить что— то еще. Что тут скажешь? Та песчинка в его груди. Та крупинка. Она превратилась в жемчужину.

А теперь она потеряна.

— Он здесь, — говорит Генри, затем поворачивается ко мне. — Мы найдем его.

Мы.

ДЕСЯТЬ

Генри возвращается со мной в мотель. Он принес с собой дюжину устриц, упакованных в ведёрко со льдом, и пару лимонов, стащенных из фуд— корта. Он приносит с собой запах соленых моллюсков, и тесное пространство быстро наполняется ароматом залива. Солгу, если скажу, что он мне не нравится.

В животе достаточно пива, чтобы я чувствовал себя так, будто нахожусь на тонущей лодке. Влажность пропитала меня до костей. Все кажется гуще, чем должно быть.

— Что ты напеваешь?

— Я напеваю? Я не заметила. Наверное, нервничаю из— за гостя. У меня их никогда не было.

Рожденная у воды…

— Просто песня застряла в голове…

…взращенная этой рекой…

Я наблюдаю, как он ловко вскрывает каждую устрицу ножом, одну за другой, с жестокой эффективностью, от которой у меня кружится голова. Теперь вокруг карточного стола выстроилось кольцо из половинок раковин, блестящих от сока.

Генри берет одну, зажимая половинку раковины между пальцами. — Проглоти.

— Будь здоров. Я чокаюсь устрицей в его руке.

Устрица выскальзывает из раковины мне в рот. Мясо почти сладкое, маслянистое, скользит по горлу в собственной соленой жидкости.

— Клянусь, я могла бы съесть сотню таких…

— Тогда лучше держи меня рядом.

— Это было предложение? Потому что я согласна.

— Может, мы посоревнуемся, у кого жильё хуже.

— Эй, — говорю я, — это временно. Пока я не найду что— то для меня и Кендры.

— Это план?

— Я его придерживаюсь.

Через мгновение Генри говорит: — Кажется, у нее все в порядке.

— Не говори ей этого.

— Я серьезно… Ты хорошо ее воспитала.

— Каждый родитель немного калечит своего ребенка, — говорю я. — Это обряд посвящения.