Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова
В последние дни солнце с завидной регулярностью выкатывается на небосклон и карабкается все выше и выше. Я стараюсь впитать долгожданное тепло всем телом: кожей, глазами, ушами, носом, даже язык высовываю, чтобы и он получил свою порцию. Вдалеке появляются ребята. Сегодня они рано. Идут медленно, я бы сказала, расслабленно и кричат мне еще издали:
— Весна! Весна!
— Я знаю! — кричу в ответ.
— Нет, официально, — обиженно отзывается Саша. — Мы только что узнали в городе.
— А я все равно знаю.
— Откуда?
— Из неофициальных источников, — я тыкаю в безмолвное светило.
— Понятно.
Ребята уже подошли, и мы обнялись все втроем. Пережить первую зиму — это, считайте, пережить бóльшую половину всех невзгод, которые выпадают на долю.
Утром я поднялась первая и объявила, что выхожу на работу. Мужчины не успели даже удивиться, а я уже схватила миску. Нынче мой черед добывать средства существования. Я иду по дороге и дышу весной. Теплой, свободной и легкой. Солнце еще не взошло, но и без него весна хозяйничает повсюду. И в городе тоже. Немногочисленные горожане ни с того ни с сего улыбались мне. И у меня губы растягивались в ответ. Высокий железный забор, массивнее и внушительнее прежнего, сдержанно поблескивал.
Иголка и шестой номер — мои неоспоримые пропуска в пошивочный барак. Он уже функционирует, и в нем сразу находится для меня место. Я устраиваюсь основательно и надолго: кофта застегнута на все две пуговицы, волосы убраны под косынку, ноги обмотаны одеялом. Отмякшие пальцы быстро вспоминают привычные операции и проворно кладут стежок за стежком на полотнище казенной материи. Солнце уже бьет из всех щелей, и иголка блестит, бойко ныряя в переплетение нитей. Работа спорится. Прошитые куски медленно сползают с колен. Я уже научилась отсчитывать их метраж. Позади метров двадцать пять, не меньше, и к концу рабочего дня у меня на руках пять лоскутков, которые пополнят наше одеяло на полметра в длину и десять сантиметров в ширину.
Женская работа оказалась более стабильной, чем мужская. Я шила чуть ли не каждый день, а ребята никак не могли куда-нибудь приткнуться. Все потому, что в городе долго решался вопрос о продолжении земляных работ. Ни хлеба, ни спичек мы давно уже не видели. Но эти вещи были уже не столь необходимы, как зимой. Температура воздуха неуклонно повышалась, снеговой покров постепенно сходил, становясь похожим на мое лоскутное одеяло. На дороге уже кое-где появлялись проталины, обнажалась забытая щебенка. Одеяло тоже потихоньку распространялось. Метр на сорок сантиметров… метр на пятьдесят… метр на шестьдесят… семьдесят. Каждый раз я приносила по четыре-пять кусочков. Наконец оно превратилось в правильный квадрат — метр на метр, как мой первоначальный дом, и мы втроем без всяких ухищрений и неудобств могли спокойно укрываться им. Мне хватало от плеч до колен, ребятам чуть меньше, но это до поры до времени…
Дело в том, что со всеми весенними преобразованиями мы совсем забыли, что ничего в этом мире не исчезает бесследно, кроме разве бездомных. Что ничего не превращается в ничто, а все имеет свои последствия, предопределенные и неотвратимые.
Именно поэтому в одно прекрасное теплое утро мы неожиданно проснулись в глубокой луже. На ее фоне легкие ночные заморозки, иногда еще случавшиеся в нашем доме, казались сущими пустяками. Но эта страшная оттепель!.. Мы не могли даже повернуться и не знали, стоит ли вообще это делать. Везде стояла вода и продолжала стремительно прибывать. Как выяснилось позже, за ночь температура повысилась на несколько градусов, и наш шалаш в полном смысле слова поплыл. Огромное количество снега с пустыря и с дороги стремительно таяло, и вся вода радостно текла к нам. Земля была размыта, стены расшатаны. Ветки еще кое-как держались, связанные сверху, но внизу ходили ходуном. Две деревянные стенки, прибитые к жердинам, пока вроде бы стояли на месте, но наклонная балансировала на качающемся скате.
Больше ждать было нечего. Мы вылезли из затопленного логова. Пустырь казался морем, разлившимся за ночь на многие километры по всем направлениям. Дорога находилась на некотором возвышении, и только на ней можно было почувствовать себя сухопутными. Мы выжали одежду и одеяло, развесили на досках и стали дожидаться солнца. Однако когда оно соизволило появиться, наше положение не улучшилось. Вместо того чтобы быстро просушить вещи, оно занялось более легкой работой — растапливанием остатков снега и снабжением нас дополнительной влагой. Когда воды в доме было уже выше щиколотки, шалаш благополучно рухнул. Мы подняли незакрепленную стену, прислонили ее к углам жердей и ушли подальше от дома. Чтобы не видеть этого кошмара.
Куда мы шли и зачем, я не знала. Но надо было куда-то двигаться, чтобы спастись от вышедшей из-под контроля воды. Ее уровень повышался с каждой минутой, а наш коэффициент грозился сползти вниз. Потоп разрушил шалаш, изничтожил результаты целого месяца моих трудов — подстилку из сухой травы, напитал сыростью одеяло, — глядишь, вот-вот развалится. Скоро смоет две оставшиеся стенки. И тогда нам конец.
— Что же делать? Как бороться со стихией? — спрашиваю я.
— Понятия не имею, — пожимает плечами Саша. — Природные стихии — это тебе не надсмотрщики. С надсмотрщиками я бы нашел способ справиться, а тут…
— Попробовать спросить у них? — я киваю на будку.
— Бесполезно. Их-то не снесло.
— Единственное, что мы можем, так это только ждать, — вступает в разговор Веня. — И наблюдать, как будут бороться две стихии — огня и воды и как солнце будет сушить землю. А мы в этом поединке, увы, лишь зрители.
— И жертвы, — добавляю я.
Мы доходим до речки и спускаемся. В кустах творится что-то невообразимое и на подступах к реке тоже. Собственно, везде одна сплошная река, из которой кое-где торчат враскорячку одинокие ветки с шипами. Мы сами по колено в воде. Ребята прямо здесь справляют свою нужду. Я отхожу в сторону, нагибаюсь и ополаскиваю руки, шею, лицо… Первый раз за всю зиму.
— Здорово! — Веня замечает мои плескания и сам начинает мыться. Его тело уже полностью в воде, одна голова на поверхности, как ствол обломившегося дерева. Подхваченная сильным течением, она начинает быстро двигаться.
— Саша! Его сносит! Надо спасать! — я бросаюсь вперед, спотыкаюсь о какую-то подводную корягу, бултыхаюсь по уши в воде, но продолжаю звать на помощь.
— Успокойся! Что ты? — Саша помогает мне подняться. — Он просто плывет.
— Как плывет? Куда?.. Он умеет плавать?
— Вероятно.
— И раньше умел?
— Не знаю. Может, только сейчас научился.
— А разве такое возможно?
— Конечно. Ты же не умела раньше шить, а я строить.
Венина голова
