Реликты лета - Антон Аркатов
– Ты слышишь это? – спросила Славя, её глаза широко раскрылись.
– Слышу, – ответил я.
Мы медленно двинулись на звук. Он казался приглушённым, но становился всё громче с каждым шагом. Наконец мы вышли на большую площадь. В её центре возвышалась странная конструкция, напоминавшая огромный монолит. Шёпот исходил именно оттуда.
– Это опять хренотень какая-то, – прошептал я, чувствуя, как моё сердце ускоряет ритм.
Славя ушла на несколько шагов вперёд, её взгляд был устремлён на монолит. Она внезапно остановилась и обернулась ко мне.
– Семён, кажется, он зовёт нас.
Её слова заставили меня замереть.
– Зовёт? – переспросил я, глядя на неё.
– Да. Не знаю как, но, мне кажется, мы должны подойти.
Каждый инстинкт во мне кричал не делать этого, но, когда Славя пошла к монолиту, я понял, что не могу оставить её одну.
Площадь, окружённая странными зданиями, казалась мёртвой, но чем больше я смотрел на неё, тем сильнее меня накрывало странное чувство. Всё вокруг выглядело неестественно знакомым, будто я уже видел это место во сне или на старой фотографии, которую давно выбросил.
– Семён, тут что-то происходит, – пробормотала Славя, её голос дрогнул. – Ты чувствуешь?
Я кивнул. Чувствовал. Каждая деталь вокруг резонировала где-то глубоко внутри. Здания, ровная поверхность под ногами, этот странный монолит в центре площади – всё это имело какую-то цель, предназначение. Идеальные геометрические линии и монотонные поверхности как будто вмиг стали чем-то большим, чем просто груда камней. Казалось, что в самой их сути заключено что-то важное. Важное лично для меня. Оно казалось выстроенным из кусков моей памяти, но искажённым, словно я смотрел на этот мир сквозь чужие глаза.
Мы осторожно подошли к монолиту. Его поверхность мерцала, как вода, но, когда я протянул руку, чтобы прикоснуться, она оказалась твёрдой, как камень. При этом от него исходил странный холод.
– Он смотрит на нас, – тихо сказала Славя.
– Кто? – Её слова заставили меня вздрогнуть.
– Он живой. Я не знаю как, но я чувствую это.
Я сглотнул, а затем с силой ударил ладонью по поверхности монолита.
– Если там кто-то есть, покажись! – выкрикнул я.
Монолит отозвался тихим гулом, и его поверхность зашевелилась, будто ожила. Волны пробежали по его структуре, и внезапно на тёмной поверхности начали появляться образы. Сначала они были размытыми, но затем стали яснее. Я увидел себя. Славю. Славю. Алису. Лену. Ульяну. Ольгу Дмитриевну. Электроника. Затем статичные картинки ожили – у меня перед глазами за долю секунды пронеслись тысячи, десятки тысяч кадров из жизни пионерлагеря «Совёнок». Они слились в одну вспышку, но что-то я всё же успел разглядеть. Некоторые события в этом причудливом фильме мне были знакомы, некоторые я видел впервые, некоторые пугали, а некоторые вызывали тёплые воспоминания. Наконец картинка в монолите остановилась на лице. Его лице. Моём лице.
– Привет, – сказал двойник, глядя на нас из холодной глыбы. Его голос звучал одновременно знакомо и чуждо, словно эхо моего собственного.
– Что это за место? – выкрикнул я, сжав кулаки.
– Это я, – ответил он. – Всё, чем я был, всё, чего я желал, всё, чего я боялся. Вы внутри меня.
Славя схватилась за мою руку, её пальцы дрожали.
– Допустим, – сказал я, обращаясь к монолиту. – Если ты создал этот мир, покажи нам выход.
Двойник грустно улыбнулся.
– Выхода нет.
– Чушь! – заорал я. – Этот мир существует из-за тебя! Если ты можешь создать его, ты можешь и разрушить его.
– Разрушить? – Его лицо исказилось, и монолит задрожал. – Это значит разрушить меня. Исчезнуть, словно я никогда и не существовал. Это то, чего я боюсь больше всего. Пока существует мир моих воспоминаний, я жив!
Его слова поразили меня сильнее, чем я ожидал. Всё это время он был не просто моей копией – он был той частью меня, которая отчаянно цеплялась за существование.
– Ты уже исчез, – тихо сказал я. – А то, что осталось, – это лишь осколки. Тени.
Монолит вздрогнул, его поверхность покраснела, как накаляющийся металл.
– Нет… – прошептал двойник, его лицо стало растекаться, словно жидкость. – Я не хочу исчезать!
Я застыл, не зная, что ответить. Его слова отразились в моей голове, как эхо в пустой комнате. Что-то внутри меня дёрнулось, словно меня укололи в самое сердце. Он не хочет исчезать. И кто бы хотел? Разве я сам, попав в «Совёнок», не боролся за своё существование, за свой смысл, за свою реальность? Ведь его слова – это мои же собственные страхи, обретшие форму.
– Ты всего лишь остаток! – выпалил я, но сам услышал, как фальшиво это прозвучало.
– Остаток? – его голос вдруг стал резким, злым. – Если я остаток, тогда кто ты? Ты живёшь в мире, в котором не видишь смысла. Ты боишься будущего, боишься, что тебя забудут, боишься, что ты не оставишь ничего после себя. Чем ты лучше меня?
Каждое его слово било точно в цель. У меня не было ответа.
– Семён, не слушай его! – встревоженно сказала Славя, но её голос казался далёким.
– А если он прав? – прошептал я, глядя в его искажённое, дрожащее лицо.
Его глаза – мои глаза – смотрели на меня с такой смесью отчаяния и злобы, что я невольно отвёл взгляд.
– Ты боишься меня, потому что понимаешь – ты боишься себя, – прошипел двойник.
Его лицо вновь стало меняться, превращаясь в карикатуру на моё собственное.
– Ты ведь знаешь, Семён. Знаешь, что я – это ты, – продолжал он.
– Нет! – выкрикнул я.
Двойник рассмеялся. Смех был сухим, рваным, двойник наслаждался моим отчаянием. Затем он сказал:
– Ты думаешь, что сможешь убежать? Вернуться в свою реальность? Но разве она тебе дорога? Разве ты не ненавидел её? Не считал её бессмысленной?
Мои мысли взорвались как молния. Всё это было правдой. Как я мог отрицать это? Каждый день в реальном мире казался мне серым и безликим. Лагерь, куда я попал, стал для меня побегом. И вот теперь я смотрел на это чудовище, и понимал, что оно – моё отражение.
– Ты лжёшь, – хрипло сказал я, пытаясь найти внутри себя твёрдость.
– Я говорю то, что ты боишься признать, – с вызовом ответил он. – Ты жалкий, Семён. Ты отчаянно хватаешься за жизнь, которая тебе не нужна, потому что боишься неизвестности. И если это так, то позволь мне забрать её! Позволь мне стать настоящим! Ведь я тоже имею на это право!
Его слова резали как нож.
– Ты проиграл, Семён. – Его голос проникал
