Как приручить дракона 2 - Евгений Адгурович Капба
Ну, и относились к нему соответственно. А как к нему относиться, если от него попахивает? Не чмырят, но садиться рядом не хотят, общаться — тоже, ручку одолжить или учебником поделиться — ни в жизнь! Понятно почему? Конечно, понятно. Виноваты ребята? Да нет, не особо. Виноват Шутов? Ни в коем случае.
— Народ волнуется, — усмехаюсь я. — Спокойно, спокойно. Вот — листочек с ответами. Вот — одна ошибка, девять правильных ответов. Шутов не списывал, я наблюдал. Что заработал, то и поставлю.
— После двойки? — спрашивает жутко правильная Пачицкая. — А так можно?
— Если заработал — можно. Шутов, давай дневник, я тебе отметку поставлю. Молодцом, Тёма.
Всегда бесила эта манера занижать отметки тем, кто привычно плохо учится. Меня порой склоняли на совещаловках — и в той жизни, и в этой, мол, как это: два, девять, четыре, десять, три, семь — подряд, у одно ученика. Я сражался, как лев, отстаивая свое право ставить то, что человек заработал. Не взирая на «у него же по математике три, как можно по истории ставить девятку?» Да мне насрать, что у него по математике.
У Шутова по математике за прошлый год, кстати, была двойка. А теперь он шел к моему столу и едва ли не светился. Нет, правда — глаза у него сияли, и волосы — сияли, и лампы неоновые на потолке горели нестерпимо ярко…
— ШЕСТОЙ БЭ, НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУЛИ КАБИНЕТ! ВСТАЛИ ВСЕ И ВЫШЛИ! ПАЧИЦКАЯ, БЕГОМ В УЧИТЕЛЬСКУЮ, К ЕЛЕНЕ ВИКТОРОВНЕ, И СКАЖИ, ЧТО У ШУТОВА ПЕРВЫЙ ПОРЯДОК! БЕГОМ, БЕГОМ! ВСЕ БЕГОМ!!! — я был весьма убедительным, а может сияющий Шутов их пробрал до печенок, но пацаны и девчонки с грохотом роняя стулья, рванули прочь.
Только бы никто не убился…
Шутов, чуть ли не искря на ходу, ничего это не видел и не слышал. Он медленно шел вдоль рядов парт ко мне, с дневником в руках. А я и не думал двигаться с места — если у него фокус на этом самом действии, на заслуженной девятке в дневник — то Бога ради, поставлю я ему девятку. Пусть идет сюда, подальше от двери.
Мне-то эта самая инициация никак не повредит, наверное. Главное, чтобы он ни на кого другого не отвлекся.
— Молодец, Тёма, подучил… — говорю и кручу ручку в пальцах.
— А я не учил, Георгий Серафимыч, — звенящим голосом проговорил Шутов. — Я все запомнил на прошлом уроке! Вы так интересно все рассказываете…
— У тебя отличная память, — киваю. — Грех не пользоваться. Давай сюда дневник…
Лопнула одна из ламп в конце кабинета, обдав парты и пол снопом осколков. Потом — вторая. Шутов замер у учительского стола и из глаз его вырывались целые снопы света, как от фар той же «Урсы». Я поставил в нужную клетку девятку, расписался, а потом сказал:
— Слушай, Тёма, а можешь мне помочь? — нужно было занять его еще минут на десять-пятнадцать — как можно дольше.
— Да, Георгий Серафимович! А что надо сделать? — снопы света из глаз Шутова отражались от оконных стекол, гуляли по кабинету.
По всей школе уже слышался топот ног, на улице — гудела сирена.
— Давай с тобой поднимем стулья, парты подравняем… — предложил я. — А то ребята убежали, глянь, как неаккуратно получилось! Непорядок!
— Конечно! — он был добрым парнем, правда. — А что, урок уже закончился?
— Видимо, закончился, — кивнул я.
Лопнула еще одна лампа, поближе к нам. Но я уже видел, что свет в глазах Шутова потихоньку тускнеет, да и волосы больше не искрят. Волосы! Чистые! Как будто он был только что из бани! Вся одежда — белоснежная! Раньше были джинсы синие и свитерок пестрый, а теперь — реально белые-белые! Дурдом какой… Мы с ним подняли стулья, а потом Тёма подметал осколки от ламп, а я собирал вещи школьников и складывал их в рюкзаки.
Опричники и министерские маги прибыли минут через двадцать. К этому времени в школе не было ни души, кроме меня и Шутова, территорию оцепила милиция, на улице дежурили два экипажа скорой и одна пожарная машина.
В дверь деликатно постучали:
— Георгий Серафимович? Артем? У вас все хорошо? Можно, мы войдем? — голос был незнакомый, женский.
— Входите, мы как раз заканчиваем наводить порядок, — как можно более ровно проговорил я.
— А… — Шутов моргнул пару раз и его глаза стали совсем обычными. — А кто это, Георгий Серафимович?
Почти обычными. Они все еще сияли — но это можно было бы списать на отражение света от уцелевших ламп, если бы я не видел всей предыстории.
— Однако, у тебя случилась инициация первого порядка, Шутов, — глядя, как заходят в кабинет опричники в бронескафандрах и миловидная женщина в вечернем кремовом платье, сказал я. — Теперь твоя жизнь точно изменится. Надеюсь, к лучшему.
— Но… Я же… — он просто взял — и кинулся ко мне, и ткнулся мне головой в плечо, и заплакал.
Знаете, что было самым сложным? Да. Тоже не обрыдаться к бесам.
* * *
— Значит, девятка? Отметка послужила катализатором? — грудным голосом проговорила чародейка.
Красивая она была, что и говорить. Сколько лет — не поймешь, но явно взрослая, ухоженная, следящая за собой и породистая. Аристократическая брюнетка с молочно-белой кожей и пышными формами. Ее явно сорвали с какого-то светского мероприятия и пригнали сюда.
— Однако, откуда мне знать? — пожал плечами я. — Может, девятка. Может, реакция одноклассников и всеобщее внимание. Может — кишечные колики.
— Не паясничай, — напротив женщины в кремовом платье, на первой парте, сидела нахохлившаяся Наталья Кузьминична Пруткова. — Тут событие из ряда вон… Отвечай по толку!
Я закатил глаза:
— А вы же вроде как больше не мой куратор?
— Ой, как будто ты не понимаешь! — у нее закатывания глаз получались намного лучше.
Чародейка смотрела на нас, как на расшалившихся детей.
— Ладно… В конце концов, это всего лишь формальности, — изящно махнула она рукой. — Лучше скажите свое субъективное впечатление: как вам мальчик?
— Хороший, добрый, чувствительный. В переплет попал со
