S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I - Тимофей Евгеньевич Перваков
Полки из керамического композита с антипылевым покрытием регулировались с помощью системы противовесов. Ящики, расположенные по углам, плавно открывались и закрывались благодаря пневматическим направляющим. Внутри находились модульные разделители, которые можно было легко переставлять для оптимального использования пространства.
Столешница, покрытая прочным антимикробным слоем, была устойчива к царапинам и повреждениям. В её поверхности скрывались ящики, отворявшиеся при лёгком нажатии благодаря доводчикам. Тонкие кружочки, будто нарисованные на столешнице, на деле являлись утопленными в ней конфорками индукционной плиты.
Под ней находились выдвижные корзины, плавно движущиеся по алюминиевым направляющим. Вдоль стены тянулась система откидывающихся полок, на которых аккуратно стояли консервные банки с приправами и сушёными травами. Между рабочими поверхностями скрывались шкафы с раздвижными дверцами, в которых хранились крупы, чистящие средства и прочие разумно укомплектованные предметы кухонного обихода.
Компактные стеллажи вдоль одной из стен были ловко оборудованы для горшочков с растениями — помидоры-черри, лавровый куст и перья зелёного лука придавали пространству домашний уют. Вместо полотенец и прихваток использовались одноразовые покрытия и салфетки.
Однако самым удивительным и продуманным было освещение. Над головой Марка развернулась замысловатая и необычная оптоволоконная паутина, где вместо привычных светильников использовался лишь один-единственный источник света, связанный с сетью прозрачных, как хрусталь, нитей. Это ощущалось как разлитое по тонким кулуарам жидкое Солнце.
В нише, скрытой под потолком, располагалось сердце этой системы, передающее энергию по незримым путям. Внутри скрывалась сложнейшая оптика: линзы из закалённого стекла и отражатели, и множественные направляющие. Здесь не было никаких электрических проводов — только мистическая работа оптоволоконного гуру.
Сама система кабелей выглядела не менее впечатляюще. Их тонкие нити были спрятаны в стенах, в полу и даже в мебели. Каждый кабель представлял собой сверхпрочный проводник, выполненный из кварцевого стекла, которое практически полностью исключало потери при передаче.
Удивительным было то, как мастерски эти нити расходились по помещению. Они завершались в точках, скрытых за отражателями или линзами, которые мягко рассеивали свет. Некоторые кабели заканчивались миниатюрными диффузорами, превращающими свет в лучи, аккуратно подчёркивающие определённые зоны: кухонную стойку, рабочие поверхности, даже ящики, которые подсвечивались изнутри, как будто их освещала магия.
Система была полностью пассивной — никакой электроники, только выдрессированная до совершенства оптика. Поворотные разветвители позволяли управлять световым потоком, направляя его в разные зоны, а встроенные в различные линзы и отражатели, установленные в нужных местах, обеспечивали идеальное распределение света. Это была инженерная феерия, основанная на полной самоотдаче материала.
Свет был больше, чем просто утилитарной необходимостью. Это было искусство, оптический балет фотонов, который подчёркивал и углублял совершенство каждой детали этого уникального подземного бункера.
Посреди кухни за откидывающимся столом в таком же камуфляжном костюме сидел Горгон. Взгляд его был направлен словно куда-то за горизонт. Левой рукой он ел одуряюще вкусный суп, а правой постоянно водил в воздухе, словно выписывая магические знаки. На столе благоухали и другие чашки с супом.
— Добро пожаловать на «Глухарь», брат-солдат! — поприветствовал Марка старожил, не отвлекаясь от еды и странного священнодействия.
— Спасибо, что подлечил, в очередной раз нам с Оскаром жизни спас. Пожму руку сразу, как пальцы отрастут, — с улыбкой ответил ему Марк.
— Пустое, — добродушно отмахнулся бородач.
«А нехило у тебя отросла борода» — отметил про себя Марк, и, уловив его взгляд, Горгон заботливо пригладил её ладонью.
— Сколько мы уже здесь находимся?
— Изрядно по меркам Стикса. Пятый день. Ты вслед за Оскаром вырубился, ну а мне пришлось вас тащить до операционной, убирать гангрены. Чего время тянуть? Наркоз тут хороший: всегда есть кетамин, пропофол, барбитура — всё готово к таким вот инцидентам. Решил вас подержать без сознания, чтобы новая кожа наросла. Без неё вы бы только мучались несколько дней, а так хоть отоспались хорошенько. Крови, конечно, потеряли весьма немало, но да ничего. Капельница живчика любого доходягу в богатыря превратит. Гороха тоже не пожалел, так что не только вы, но и ваши дары должны были стать немного сильнее.
— Теперь понятно, почему сон был таким долгим... — задумчиво протянул Марк, — но я смотрю, не дружишь ты с врачебной этикой, вдруг я был бы против? — с надменной претензией произнёс перебинтованный мужчина.
— Этика мудрости не товарищ, — подмигивая, ответил старожил, всё ещё продолжая выписывать рукой непонятные жесты.
— Расскажи про этот «Глухарь», про то, почему здесь безопасно, про дальнейшие планы, про дары, и почему ты всё водишь рукой по воздуху? У меня сил сейчас больше, чем когда-либо с момента провала в этот мир, и я хочу всё знать, — заинтересованно глядя на бородача, произнёс Марк.
— Терпение, друг мой, терпение, — смиренно ответил Горгон, подвигая к Марку большую чашку с супом.
Живот заурчал, и Марк, вспомнив о диком голоде, решил приняться за еду.
За стуком ложки он не услышал, как приковылял и Оскар. Короткая стрижка шла ему гораздо больше предыдущей.
Горгон подвинул чашку и ему. Оскар, лишь кивнув мужчинам, принялся за дело. Супа была целая кастрюля — вкуснейшее, нажористое произведение кулинарного искусства. Горгон постарался на славу!
За первой порцией последовала вторая, потом третья, и так мужчины ели, покуда не показалось дно кастрюли. Но и тогда голод не уходил.
Горгон достал из духовки запеканку, которую съели также быстро и с наслаждением. После пили ароматный клубничный чай.
Как только всеобщий голод был удовлетворён и настало сытое блаженство, Горгон перестал водить рукой в воздухе, проморгался, сориентировав взор на сидящих перед ним людях, и начал свой рассказ.
Глава 20
Bīt ša ēru iṣbatumma ul īpuš, harrānam ša lā târu.