Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов
Головная боль — банальное перенапряжение, посоветовал массаж воротниковой зоны.
Я работал как хорошо отлаженный диагностический автомат, выдавая стандартные диагнозы на популярные жалобы. Это была не медицина, а конвейер.
Их благодарность была такой же мелкой и незначительной, как и их болезни. Так за целый день едва наберётся капля Живы. Но сейчас это было неважно. Это была лишь прелюдия. Разминка перед главным представлением.
Я выглянул в коридор, оценивая оставшуюся очередь. И тут же её увидел. В дальнем конце, на широкой банкетке, восседала тучная женщина в ярком, цветастом платье, похожая на расписной самовар.
Она обмахивалась веером, как императрица, и голос её гремел на весь коридор, перечисляя свои многочисленные недуги так, словно это были боевые награды.
Идеально. Она была не просто пациенткой. Она была оружием.
— Волков, — обратился я к нему с самой невинной и дружелюбной улыбкой. — Кажется, твоя очередь принимать. Работаем же в паре, как велел главврач.
— Что? — он дёрнулся, отрываясь от своего блокнота. — Но я же наблюдаю… я учусь…
— Следующий! — крикнул я в коридор, не давая ему опомниться, и указал прямо на Волкова. — Этот доктор вас примет.
Женщина в цветастом платье величественно поплыла к нашему кабинету.
Как только она зашла и, не дав Волкову вставить ни слова, начала красочно описывать свои двадцать семь различных недугов, начиная от «ломоты в мизинце левой ноги» и заканчивая «мигренью от дурных мыслей», я выскользнул в коридор.
— Внимание! — объявил я оставшимся страждущим громко и торжественно, как глашатай. — Доктор Волков — специалист по самым сложным, редким и запутанным случаям! Все, у кого действительно серьёзные и непонятные проблемы — к нему!
Очередь, уставшая от долгого ожидания у соседних кабинетов, радостно зашевелилась и, как единый организм, устремилась к двери кабинета номер три. Это было похоже на то, как стая голодных пираний бросается на кусок свежего мяса.
Я стоял в стороне и с глубоким, искренним наслаждением наблюдал, как волна страждущих захлёстывает кабинет, в котором заперся мой надзиратель.
Волков оказался в ловушке. Он не мог отказаться — приказ Морозова о «совместной работе» связывал его по рукам и ногам. Он не мог работать эффективно — поток сложных, скандальных и ипохондрических пациентов просто парализовал бы и более опытного врача.
Он хотел быть моей тенью? Что ж, теперь ему придётся немного поработать на благо пациентов.
Избавившись от Волкова, я первым делом достал планшет. Нужно было проверить свой самый «горячий» и рискованный актив — графа Акропольского.
Я открыл его электронную карту. Данные подтвердили мои опасения: «Статус: состояние тяжёлое, стабильное. Психомоторное возбуждение купировано. Находится в медикаментозной седации на фоне проводимой пульс-терапии. Сознание угнетено до уровня сопора. На внешние раздражители реагирует слабо».
Я на мгновение представил себе этот момент. Его разум, затуманенный психозом, всё сильнее проясняется.
Ужас от содеянного, шок от осознания своей болезни, благодарность за спасение из пучины безумия… Все эти эмоции, сконцентрированные в одном мощном всплеске, хлынули бы в мой Сосуд.
И это было бы катастрофой.
Сейчас мой Сосуд был заполнен на восемьдесят три процента.
Стабильный, комфортный, почти идеальный уровень. Благодарность Акропольского и его семьи легко добавила бы недостающие пятнадцать, а то и все двадцать процентов, снова заполнив его до краёв. Хоть и объём Сосуда увеличился в два раза, измерял я его содержимое всё ещё от одного до ста процентов.
И тогда всё началось бы сначала. Переполнение. Неконтролируемый выброс энергии.
Необходимость срочно «сбрасывать» излишки. Я снова стал бы уязвимым, загнанным в угол собственным проклятием.
Нет.
Акропольский был моим «золотым запасом», моим стратегическим резервом. Использовать его сейчас, чтобы просто долить бак до полного, было бы верхом расточительности.
Я мысленно пометил дело Акропольского как «высокодоходный, но высоковолатильный актив». Требовалось дождаться стабилизации. Этот фрукт должен был созревать медленно.
Пришлось переключиться на более предсказуемую инвестицию.
Палата Воронцовой встретила меня солнцем и улыбкой. После операции, которую провели хирурги, она восстанавливалась на удивление быстро. Она выглядела посвежевшей, в глазах появился здоровый блеск. Болезнь ушла, оставив после себя лишь лёгкую усталость.
— Доктор Пирогов! Как хорошо, что вы зашли. Чувствую себя прекрасно, почти как новенькая.
Я действовал как мастер, проверяющий свою работу. Осмотрел швы — заживали чисто, без малейших признаков воспаления. Дренаж можно будет убрать уже завтра. Но хирурги и без меня это отлично знают.
Её благодарность была иной.
Не взрыв, а ровный, тёплый поток. Не спекулятивный скачок, а стабильные дивиденды с надёжной инвестиции. Сосуд принял эту энергию с тихим, довольным гулом, пополнившись ещё на несколько процентов.
Теперь он заполнен на восемьдесят шесть процентов. И это была последняя благодарность от Воронцовой. Приятно.
Я закончил осмотр и уже собирался уходить, когда Воронцова меня остановила.
— Доктор, ещё одна минутку, простите, — сказала она немного виновато. — Мне тут звонила Лиза Золотова. Она снова легла в вашу клинику, в неврологию. У неё опять… приступ её ужасной мигрени. Она умоляла меня попросить вас заглянуть к ней, как только у вас будет время. Говорит, вы единственный врач, который по-настоящему её понимает.
Золотова. Ну конечно. Имя всплыло в памяти мгновенно. Моя первая по-настоящему богатая пациентка в этой клинике. Ходячая энциклопедия мнимых болезней.
Женщина, у которой болело всё, от кончиков волос до ногтей на ногах, но анализы при этом были как у имперского гвардейца.
— Я передам ей, что вы зайдёте? — с надеждой спросила Воронцова.
— Конечно, Марина Вячеславовна. Непременно загляну, как только закончу обход, — заверил я её с самой профессиональной улыбкой.
Работа лекаря империи, похоже, никогда не заканчивается. Придётся навестить старую знакомую и выслушать очередную лекцию о её уникальной, неповторимой и, разумеется, смертельной мигрени.
С точки зрения Живы, она была абсолютно низкодоходным активом. Её благодарность всегда была поверхностной, смешанной с капризами и новыми жалобами.
Но с точки зрения социального капитала… она была золотой жилой. Её муж был вхож в самые высокие кабинеты Империи. Поддерживать с ней хорошие отношения было не вопросом медицины, а вопросом политики. Ещё один щит, ещё одна фигура на моей доске.
Палата люкс в неврологическом отделении встретила меня запахом дорогих французских духов, отчаянно пытающихся перебить стерильный запах антисептика.
На столике у окна стоял букет роз размером с небольшое дерево, а на прикроватной тумбочке — не стакан с водой, а бутылка дорогой минералки из альпийских источников.
Золотова полулежала на
