Человек Дождя - Михаил Француз

Я пел стоя. Мне даже микрофон не нужен был, хоть он и стоял впереди. Мой голос окреп настолько, что перекрывал площадь и сам… или же звучал сразу в головах слушателей.

Я пел. И лицо моё было страшным: «недоирокез», пот и потёкший чёрный грим, размазанный слезами по щекам чёрными дорожками.

Я пел, обратив ладони к своим зрителям. Обратив их вверх — дающим, а не покровительственным жестом. И под строчки:

— Die Sonne scheint mir aus den Händen

Kann verbrennen, kann euch blenden

Wenn sie aus den Fäusten bricht… — я не смотрел на них. Но почему-то видел на лицах толпы, стоявшей передо мной бегающие блики, словно держал в этих своих ладонях куски настоящего солнца. Но, это уже могли быть и просто глюки. Или я снова с огнём что-то накрутил. Не знаю, не задумывался. И даже не смотрел.

Я пел…

* * *

Глава 13

* * *

После такого напора, было бы очень неплохо хоть чуть сбавить темп. Дать зрителям, да и себе самому, время немножечко отдышаться. Не то, чтобы снять накал эмоций, но сколько-то стабилизировать их. Предоставить возможность накопить силы и подготовиться к следующему рывку. А то, что он будет, можно было даже не гадать: не могло его не быть, ведь под финалочку я запланировал оставить такие две бомбы, как «Feuer Frei!» и «Mein Herz Brennt». Уж, эти-то две песни исполнять без грандиозных пламенных демонстраций никак нельзя. Я сам себе подобного кощунства простить не смогу, если оставлю. Да и Тиль, если когда меня встретить сможет, на том ли, этом ли свете — точно не простит!

Костюмеры за короткую минуту мрака снова успели сделать своё важное дело — очередной раз разительно поменяли мне имидж. Даже потёкший грим с лица по-быстрому устранить и поправить смогли. Умеют же работать ребята!

И теперь я стоял на сцене, в лучах разгорающихся софитов, будучи одет в красивую белую рубашку, настолько воздушную и вычурную, что её, пожалуй, даже можно было бы назвать старомодной. Ещё и перевязь с кинжалом на мой пояс вернулась, завершая создание образа «сверхромантичного Дворянина», вздыхающего с гитарой под полной ночной луной… Или под балконом прекрасной дамы. Хотя, как-то даже и не знаю: был тут когда-либо такой обычай с серенадами? Не совсем он как-то в местный Аристократический менталитет укладывается, с их многожёнством, договорными браками и культом Силы. Скорее поверю, что тут практиковались похищение благородных невест из чужих сильных кланов… или, и сейчас практикуется.

В общем, стоял я теперь красивый и романтичный в лучах белого света, с направленным в небо взглядом, с гитарой на перевес и готовился петь. Просто картинка!

Правда, думается мне, что редко какая девичья натура, читающая, захлёбываясь строками, женский роман, представляет себе, что у пылкого юноши в белой рубашке будет на голове «недо-ирокез», а глаза подведены чёрной тушью. Но это уже мелочи и придирки.

Музыка зазвучала.

Кстати, «Amour» — это именно та песня, исполнение которой на синтезаторе я доверил Княжне Ирине. Именно поэтому, прямо сейчас, подсвечен был не только я, но и она.

Её костюмерши тоже успели переодеть, так что стояла перед своим инструментом она в белом старомодном платье с обилием кружева на нём. А панковский бардак на голове был скрыт какой-то прицепленной сверху вуалью, не закрывавшей, при этом лицо.

Выглядело красиво. И необычно: мрак над всей сценой, и только два островка света: она и я. Причём, первым появился её островок. Мой зажегся только тогда, когда зазвучал мой голос. Но более никаких источников света не появлялось — такова была изначальная задумка. Спокойная песня, в спокойных двух островках света. Без ярких мерцаний, без пиротехники, без струй пламени, без безумных костюмов. Всё безумие концентрировалось на мне и во мне. В музыке и голосе. В актёрской игре.

Музыка-то постепенно ускорялась и «утяжелялась» по ходу песни.

Сложная, кстати, композиция для исполнителя. И слова корявые, и манера исполнения… но, в первую очередь, конечно, слова — попробуй, блин, их спеть «нежно» и «проникновенно»! Песня о любви, которая больше на сборник страшных ругательств похожа. Или на призыв демона.

Но, тут уж вызов моему профессионализму: Тиль смог, и я смогу! Зря, что ли, столько тренировался и репетировал? Зря издевался над своей головой, впихивая в неё новый незнакомый язык? Зря ломал язык на скороговорках и фонетических упражнениях, добиваясь «гладкости» речи и избавления от неистребимого «русского акцента»?

Последнее, правда, получилось не до конца — не просто так я этот акцент неистребимым называю. Избавиться от него оказалось непосильной задачей и для меня, и для моих преподавателей.

С другой стороны, немецкая речь с русским акцентом начинает звучать ещё жёстче, грубее и корявее, чем обычная. А для песен Рамштайна — именно это и требовалось.

В общем, эта песня, пожалуй, единственная из всего концерта, была исполнена мной без отступлений от изначального плана и без неожиданностей… ну, почти.

Единственное, что я себе позволил: это «вырастить» небольшой водяной цветок на белой ткани своей рубахи напротив сердца. Сначала прозрачный, словно слеза, или бриллиант, но, по мере звучания песни, мутнеющий. Сперва белым становящийся, как снег с ледяных горных вершин. А потом… красным. Он медленно наливался алой кровью.

И это совершенно не фигуральное выражение. Именно кровью! Именно наливался. Ту воду, из которой он состоял, я, в течение песни, превращал в свою кровь по давно уже отработанной на себе технологии. В конце концов, если я был в состоянии тело целиком воссоздать из воды и растворённых в ней отдельных веществ, то что мне стоит воссоздать несколько миллилитров крови вовне своего тела? Тем более, что ещё и не имелось задачи сделать эту кровь ЖИВОЙ. То есть, насыщенной живыми, функционирующими кровяными клетками. Вполне было достаточно только формы, видимости, похожести, не больше…

Однако, простые решения не для того состояния, в котором я находился. Простые решения — для холодной головы и ясных мыслей. А у меня… ни холода, ни ясности и в помине в тот момент не было. У меня были «наркотический кайф» и переизбыток энергии.

Так что, кровь получилась именно живая. Настоящая. Функциональная. Насыщенная кислородом и клетками, его переносящими — ярко-ярко алая… А цветок покрылся густой сеточкой кровеносных сосудиков, пронизывавших весь его объём, подобно тому, как они пронизывают объём тела человека…

А в центре этого цветка зародилось, сформировалось и… начало биться маленькое, очень похожее по строению на человеческое, сердце.