Воентур 4 - Азк
— Вот видишь, ты сам все понимаешь — так что трогать тебя немцы не станут. И нервировать чрезмерно именно тебя не будут — а ну как ты в обморок брякнешься? А отсюда какой вывод?
— Какой?
— Что бы не нарушить твою тонкую душевную организацию, что бы это не отразилось на твоем «почерке» во время контрольного радиосеанса, они постараются обойтись с остальными ребятами не так резко и безжалостно.
— А если…
— Во всяком случае, на твоих глазах и до того момента, как сядет самолет…
— Ясно. А иначе — никак?
— Нет. Объясняю почему… Чтобы подстраховаться, они сына Сталина, вынесут к самолету только когда он совершит посадку. Не раньше и не позже. Соответственно и мы, чуть поторопимся — утащат его назад в лес. Рисковать в этом вопросе мы не можем — его надо отбить живым. Или… исключить возможность его повторного захвата немцами.
— Даже так?
— Да, Кирилл. Повторю ещё раз — на тебе основная роль! Ты у нас прима, пока ты будешь играть чисто, немцы никого не тронут. Во всяком случае, не должны. Подумай еще раз — справишься?
— Поста… справлюсь! Честное комсомольское!
— Вот и добре хлопче.
Через пять минут, те кто принял решение участвовать стали в строй. Правда их было не так уж и много.
— Хватит тебе людей Пал Игорич?
— Для того что задумал, их даже с запасом. Я ведь для этого и распустил строй, что бы те кто не уверен в себе тихонько рассосались по ближайшим кустам.
После этих слов он повернулся к строю:
— Как командир группы, спрашиваю еще раз: ваше решение обдуманное? Если еще есть те, кто считает иначе, прошу покинуть строй здесь и сейчас.
Разумеется, все промолчали — можно подумать, кто-то сомневался. Только после этого Нечаев отдал команду оправиться, проверить оружие и строиться для марша.
Однако маршировать пришлось недолго, минут через десять они подошли к грузовику. Ребята по очереди забирались в кузов. Снайпер закинул в кузов вещмешок, осторожно поставил свою винтовку с оптическим прицелом и, легко перепрыгнув через борт, уселся на ящик. Нечаев устроился рядом. Через пару минут погрузка закончилась. Водитель закрыл борт и грузовик медленно тронулся и, постепенно набирая скорость, в сторону большака, который еще недавно, был мощён булыжником. Они ехали, не зная, к кому судьба в этот раз будет благосклонна…
* * *Старая полуторка, подпрыгивая на ухабах и при этом дребезжа, как пустая жестянка, торопливо въехала на поляну по неровной дороге. Весь ее внешний вид, говорил о том, что машина успела хлебнуть фронтового лиха. Об этом ясно говорил и обломанный чуть ли не наполовину задний борт, и от руки нанесенный флейцем, белый гражданский номер. Сейчас в сорок первом, армейский транспорт обходился вообще без номеров. По какой причине водитель обновил не нужный в этой обстановке номер — загадка. Скорее всего, он с этой машин был мобилизован.
Они остановились рядом со шлагбаумом, который был недалеко от небольшого полуразвалившейся каменного домика. Вокруг росли огромные деревья. Стоявший часовой обернулся и внимательно поглядел на подъезжающий автомобиль, одновременно поднимая руку:
— Стой! Пропуск?
— Дорога. Отзыв?
— Шлюз. Проезжайте, заждались уже вас, — махнул он рукою в сторону домика.
Слова пропуска и отзыва подобраны со смыслом. Простое слово «дорога» — казалось бы, что может быть сложного в его произношении? Но оказывается, все очень просто только для нас — носителей языка, а немцы это слово выговорить не могут. У них получается только «тарока». Тоже самое с несколькими другими русскими словами, которые по научному называются «шибболет».
Тем временем из кабины вылез шофер в засаленной пилотке, сидевшей чуть ли не поперек, зато в совершенно новом, еще не обмятом сером комбинезоне. И пока он с деловым видом пинал колеса, из кузова прибывшего транспорта неторопливо выгрузилась очередная смена во главе с настоящим заместителем командира роты ВНОС, отвечавшей за этот район.
Он, как и положено командиру его уровня, ехал в кабине. Солидно вышедший на крыльцо сержант-сверхсрочник, без суеты козырнул поднимавшемуся по ступенькам лейтенанту:
— Здорово, Паламарчук! — ответил тот на приветствие. — Вот, смену на девятый пост привёз.
— Так смена завтра, та-ащ лейтенант?
— Паламарчук! — Сержант от командирского почти рыка, непроизвольно, на одних рефлексах стал в стойку «смирно», — Даже я не обсуждаю приказ командира, а ты-то куда лезешь?
— Виноват…
— Это я и без тебя знаю…
— Новенькие? Пополнение?
— Обстрелянные, почти все после госпиталей. В основном с Северо-Западного фронта.
— Это как?
— Каком кверху Паламарчук! К нам их временно прикомандировали, так что пусть службу тянут! Нам все легче будет.
Сержант без особого интереса мазнул глазом по прибывшим, но выделил почему-то щуплого сержанта, с пальцами музыканта, шедшего вместе с остальными бойцами:
— Радист?
— Младший сержант Капелян! — ловко козырнул тот.
— Сколько групп?
— Сто сорок групп группового текста, с записью карандашом!
— А не врешь парень? Ведь могу и проверить…
Сержант имел право на такой тон — на его груди красовался знак «Отличник РККА».
— Дело ваше… — Кирилл специально не стал произносить звание.
— И тоже прикомандированный?
— Совершенно верно, товарищ сержант! До особого распоряжения!
Паламарчук вздохнул и про себя пожелал, чтобы это распоряжение как можно дольше не приходило — с хорошими спецами у них в роте был полный швах. А тут, считай с неба упал радист на сто сорок знаков!
Рассохшиеся ступеньки полусгнившего крыльца снова натужно скрипнули, и сержант не поворачивая голову, определил, что в человеке веса не мало. Но при этом замкомандира роты, даже бровью не повел — значит ровня или где-то рядом. Следующий сменщик оказался немолодым уже старшиной.
«Запасной…» — мгновенно определил сержант.
— Знакомьтесь, Паламарчук — это
