Как приручить дракона 2 - Евгений Адгурович Капба
На этом фоне пацаны мелкими группами отправлялись по домам. Одни части земского войска снова становились кадрированными, профессиональными — и уходили на места постоянной дислокации. Из других — формировался костяк БОМС — Балканских Ограниченных Миротворческих Сил Государства Российского. Над аббревиатурой посмеивались, но тихонько, не вслух. Потому что постепенно обретавший плоть стотысячный корпус, состоящий из мотопехотных, инженерных и танковых ветеранских частей земских войск, опричных полков, добровольческих и наемных формирований и прикомандированных магических специалистов от аристократических родов представлял собой, наверное, самое боеспособное воинское соединение такой величины на всей Тверди.
Тотальной демобилизации не было — в Вышемир отвоевавшие ребята прибывали в течение пары месяцев. Наверное, в других городах дело обстояло примерно так же. Или — нет. Мне, по крайней мере, такие расклады снова казались частью дьявольского плана по расшатыванию родного городка. Потому что, вернись пацаны скопом, например — каким-нибудь поездом Бухарест-Гомель или — Скопье-Минск — по пути вышемирцы из разных частей успели бы перезнакомиться, и тут, на месте, наверняка появилось бы какое-нибудь «Общество ветеранов Балканской войны». Такие организации обычно являются серьезным центром силы в провинции… И вполне могут дать отпор беспределу. Или — стать его частью, тут как сложится, всякое видали, всякое бывало.
Но и порционное прибытие двух или трех сотен молодых, матерых мужиков, понюхавших крови и пороху, почувствовавших себя победителями, вдохнуло новую жизнь в провинциальные будни. Государь платил за службу щедро, а пацаны принялись наверстывать упущенное, реализовывать отложенные из-за войны планы. И в сферы ремонта и строительства, общественного питания и медицинских услуг, торговли и развлечений потекли деньги. Вокруг денег тут же стали виться стервятники, за месяцы разрухи и бессилия местной власти привыкшие к своей безнаказанности. И вдруг — стали получать отпор!
— Если бы у ветеранов был лидер — Вышемир перевернулся бы с ног на голову, — Женя Зборовский сидел в беседке, откуда уже ушли вечные снага-доминошники, и пил кофе. — А так — даже не знаю, что будет. У Криштопова работы добавится — это точно. Кстати, его в уголовный розыск перевели. Такие дела…
Я возвращался после второй смены домой и подсел к нему. Вот и заобщались на темы, близкие в нашем захолустье всем и каждому. Правда, вместо кофе у меня была бутылка кефира. Так себе решение, учитывая осеннюю стылость, но в общем-то тоже ничего.
— Слушай, а ты ведь и сам — ветеран, да? — вдруг оживился он. — Ты же побывал на Балканах, несколько месяцев воевал, да? Может — займешься? Зарегистрируешь общественное объединение, я дам объявление в газету, интервью у тебя возьму… У тебя награды есть? Раскрутим всю эту тему как положено!
Я задумался. Память Пепеляева подкидывала что-то о том, что дважды его включали в какие-то наградные списки, но был ли дан этому делу ход — неизвестно. Да и с контузией и спасением офицера история получалась какая-то мутная, то ли — подвиг, то ли — наоборот серьезный косяк… В любом случае это не имело ровным счетом никакого значения.
— Я не буду этим заниматься, Жень, — отпив кефиру, я поставил бутылку на стол. — Где я — и где ветераны? Я в армии человек случайный, сам знаешь. Призвали как ценного специалиста, повесткой, прямо с занятий сняли. А в мобпункт я добровольцем не бежал в порыве верноподданнических чувств и искреннего патриотизма. В отличие, например, от тебя… Мой фронт — он у доски, перед строем парт. Я это прекрасно понимаю.
Зборовский хмуро поболтал кофейную гущу на дне кружки. Он действительно в самом начале эскалации на Балканах, еще весной, просился на фронт военкором. Ну, а что — в армии служил, в мотострелках. Писал про всякий экстрим — то милиция, то пожарные, то аварии, то канализации прорывы… Но — не взяли. Отец четверых детей, дома сиди и детей, мол, расти. И не дури голову. Найдутся холостые или со взрослыми детьми, чтобы про войну писать. И Женя страдал. Вот такой человек: мол, почему, если они там грудь под пули подставляют — я должен тут спокойно кофе пить?
Что характерно — супруга его не отговаривала тогда. Не знаю, вообще — какая-то почти идеальная семья у них получалась. Много смеются, постоянно вместе проводят время, почти никогда не ругаются друг на друга и очень редко — на детей, часто занимаются сексом (да, да, слышимость потрясающая, да и четыре ребенка — явное тому свидетельство), ремонт делали сами, кочуя из комнаты в комнату… Книжки детям на ночь правильные читают, вслух. С соседями всеми дружат, опять же, в церковь ходят — видал их там пару раз. Какие-то фантастические ребята эти Зборовские, похлеще эльфов и орков. Разве что — ни бабушек, ни дедушек, ни каких иных родственников в окрестностях не наблюдалось — всё сами. Вроде как переехали откуда-то несколько лет назад, но что, как, почему — неизвестно.
Короче, не удивлюсь, если они сатанисты, рептилоиды или агенты под прикрытием. Это куда более правдоподобно, чем счастливая, красивая, многодетная семья, да? Нет. Надеюсь, что нет.
— Я тебе поражаюсь, Пепеляев, — сказал Женя. — Ладно, я дурак — журналист. Но журналист — это типа круто! Стильно, необычно, престижно, в конце концов. Я с детства журналистом мечтал быть, потому что они всегда — как будто главные герои в кино, понимаешь? Но учитель… Вечно замученный, вечно виноватый, пашешь, как лошадь, за копейки… Я со своими четырьмя едва справляюсь, крыша едет порой, а там сколько детей? Пятьсот? Шестьсот? Кем надо быть, чтобы мечтать быть учителем?
— Мной, — пожал плечами я. — Нужно быть мной. Можешь считать это даром свыше: мои одноклассники, которые ни бельмеса не понимали на уроке, подходили ко мне — и я в два счета все объяснял. Даже физику и химию, в которых вроде как твоя моя не понимать. А пока объяснял — сам разбирался, доходило до меня! Я умею упрощать сложные вещи, делать их понятными. Мне это дано: запросто изложить доказательства существования Бога от Фомы Аквинского или суть отличий барокко от рококо и готики в архитектуре, или — причины и предпосылки Мятежа Пустоцветов. И что, плюнуть на очевидное мое преимущество и пойти дальнобоем фуру водить? А еще — у меня была трудная юность, у меня отец погиб — и до многого приходилось доходит своим умом, понимаешь? Потому что не было такого вот
