Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов
Абросимов молча кивнул, его взгляд был устремлён в прошлое, и я видел в нём боль воспоминаний.
— Операция прошла идеально, — продолжил я. — Под микроскопом вы виртуозно наложили анастомоз. Шунт функционировал, кровоток в правом полушарии восстановился. Все интраоперационные показатели были в норме. Это был триумф.
— И через четыре часа она умерла, — глухо, безэмоционально произнёс профессор. — Массивное внутримозговое кровоизлияние. Именно в том полушарии, которое я недавно спас.
— Вы винили себя в технической ошибке, — кивнул я. — Решили, что слишком резко восстановили перфузию в зоне хронической ишемии. Синдром гиперперфузии — когда сосуды, привыкшие к кислородному голоданию, не выдерживают нормального кровотока и разрываются.
— Я был недостаточно осторожен, — Абросимов сжал кулаки так, что побелели костяшки. Это была исповедь. Момент, когда великий хирург признавался в своей главной ошибке. — Мои руки… я поторопился…
— Нет, — твёрдо, как удар гонга, прозвучал мой голос. — Ваши руки не дрогнули. И вы не поторопились. Проблема была не в технике операции. Проблема была в самом диагнозе. У Анастасии Селиверстовой не было атеросклероза.
Профессор резко поднял голову, его глаза расширились от шока.
— Что?
— У неё была фибромускулярная дисплазия сонной артерии. Редчайшее генетическое заболевание, при котором стенка артерии состоит не из нормальных эластичных слоёв, а из хаотично расположенных мышечных и фиброзных волокон. На ангиографии это выглядит как стеноз из-за атеросклероза, но природа совершенно другая.
Я вернулся к столу и наклонился к Абросимову, понижая голос.
— При фибромускулярной дисплазии стенки всех мозговых сосудов изначально дефектные, хрупкие, как папиросная бумага. Они держатся только благодаря низкому давлению при хронической ишемии. Как только вы восстановили нормальный, мощный кровоток, эти дефектные сосуды просто не выдержали. Они лопнули по всему полушарию. Но вы не могли этого знать — окончательный диагноз ставится только при патологоанатомическом исследовании срезов артерий.
Абросимов смотрел на меня как на явление высшей силы.
— Откуда… откуда вы это знаете?
Потому что в прошлой жизни я вскрыл сотни черепов и видел все возможные патологии, о которых вы даже не читали в своих книгах. Но вам об этом знать необязательно.
— Когда стандартное объяснение не работает, нужно искать нестандартное, — сказал я, возвращая ему папку. — Ваша теория о гиперперфузии была логичной, но она не объясняла аномальную извитость других сосудов, отмеченную в протоколе ангиографии. Я просто пошёл по этой ниточке. Я не «знал» диагноз. Я вычислил его, исключив всё невозможное. Анастасия Селиверстова умерла не из-за вашей ошибки. Она умерла из-за болезни, которую вы все пропустили, потому что были слишком сосредоточены на собственной вине.
В кабинете повисла оглушительная тишина.
Абросимов медленно закрыл лицо руками, и я увидел, как заходили ходуном его широкие плечи. Это были не слёзы слабости. Это были подземные толчки, сотрясавшие фундамент его личности.
Три года вины, три года кошмаров, три года сомнений в собственном гении — всё это рушилось, как карточный домик, под тяжестью простой, жестокой и освобождающей правды.
Прошла, казалось, вечность. Наконец, он опустил руки и поднял на меня голову. В его глазах больше не было боли. Только пустота и зарождающаяся, холодная решимость.
— Покажите мне графа, — наконец сказал он. — Я сделаю всё, что в моих силах.
Я коротко кивнул, принимая его капитуляцию.
Мы обменялись ещё несколькими фразами, чисто техническими — о передаче снимков, анализов, истории болезни. Вся эмоциональная часть была закончена, началась рутинная работа.
Я не стал задерживаться. Моя задача здесь была выполнена.
Покидая «Асклепий», я чувствовал себя абсолютным победителем. План сработал идеально, как хорошо отлаженный часовой механизм.
Ливенталь получит свою операцию. Абросимов — душевный покой и шанс вернуть себе веру в собственную гениальность.
А я? Я получу сто тысяч, вечную благодарность и покровительство одного из самых влиятельных людей Империи, который имеет доступ к артефактам.
А еще тонну концентрированной, высококачественной Живы. И, что самое приятное, репутацию человека, способного решать нерешаемые проблемы.
На ресепшене та самая «цербер» ослепительно улыбнулась мне.
— Как всё прошло? — спросила она, принимая у меня гостевой пропуск так, словно это был хрупкий артефакт.
— Лучше, чем ожидалось, — спокойно ответил я.
Она наклонилась ближе, делая вид, что поправляет стопку бумаг на стойке.
Её шёлковая блузка была расстёгнута на одну, совершенно точно лишнюю пуговицу, и вырез открывал весьма красноречивый вид. Пользуясь этим отвлекающим манёвром, она быстро сунула мне в руку сложенную вчетверо бумажку.
— Мой номер, — прошептала она так, чтобы не услышал даже вездесущий Нюхль. — Звоните. Обязательно.
Я мельком взглянул на аккуратные цифры и подпись «Авелина». А почему бы и нет?
Девушка была миловидна, достаточно умна, раз работает ассистентом у самого Абросимова, и, что самое главное, она была из другого мира.
Никаких больничных интриг, никаких сплетен про бывших однокурсников. Чистый лист. Полезный контакт для снятия стресса.
Я коротко кивнул и, не говоря ни слова, убрал бумажку во внутренний карман. День определённо удался.
Вернувшись в «Белый Покров», я понял, что отдохнуть мне не дадут. В коридоре терапевтического отделения, у самого входа в ординаторскую меня поджидала Варвара.
После исчезновения Волкова и моего оглушительного триумфа в дуэли она словно сбросила невидимые оковы. Держалась увереннее, улыбалась более открыто, а её взгляд стал смелее и настойчивее.
— Святослав! — она подошла ближе, чем позволял больничный этикет. — Я тебя искала. Как прошёл день? Надеюсь, ты не слишком устал, решая судьбы своих пациентов?
— Продуктивно, — уклончиво ответил я.
— Ты всегда такой загадочный, — она игриво наклонила голову. — Кстати, о загадках… Помнишь свой подарок?
Ключ от таинственной комнаты. Конечно, я помнил. Дешёвая безделушка, ставшая идеальной наживкой.
— Время почти пришло, — сказал я, понижая голос и создавая атмосферу интимной тайны. — Совсем скоро я покажу тебе, что находится за той дверью.
Её глаза загорелись предвкушением.
Она видела в этом начало романа. Я же видел продолжение манипуляции. Ключ был идеальным инструментом, и она заглатывала наживку всё глубже. Нужно было лишь вовремя подсечь.
— Правда? Когда? Завтра? — протараторила она.
— Терпение, Варя. Всё хорошее стоит того, чтобы подождать.
— Буду ждать, — пообещала она, и в её голосе звучало что-то большее, чем простое любопытство.
Не успел я сделать и двух шагов к спасительной двери ординаторской, как из-за угла вынырнула Ольга.
— Свят, выручай! — она почти ткнула мне в грудь папкой с историей болезни. — Не
