"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Гор Алекс

Когда бард на пару секунд примолк, чтобы под переборы серебряных струн глотнуть допинга из предложенного слугой кубка, по женской части приглашенных пробежала нервная волна.

— Как это грустно!..

— Как это печально!..

— Какая ужасная история!..

— Какая великая любовь!..

— Тс-с-с, тихо, я знаю, это еще не всё!

— Как — не всё?!..

— А разве?..

— Всё не так, как вы думаете!

— А как мы думаем?

— А мы думаем?..

И тут миннезингер крякнул, ударил по струнам с удвоенным пылом, прямо пропорциональным градусности предложенного напитка, и скорбно продолжил:

К счастью, а может, к нечастью, очнулась моя Сколопендра, Яд, что купила она, оказался паленым. Яд из негодных, просроченных трав изготовил аптекарь, Но продавал по цене настоящей отравы. Пару монет сэкономил прижимистый скряга, И преградил путь в Сабвэй Сколопендре злосчастной. Встала, шатаясь и морщась болезненно, дева, Гибель суля и отмщение Автопроглоту, И всей родне его вплоть до седьмого колена; Вдруг ее взгляд на лежащего пал Дихлофоса; Выхватив меч у слуги, что отсвечивал рядом, Сердце свое проколоть Сколопендра решила, Но, о клинок ненароком порезавши руку, Вся побелела при виде струящейся крови, В обморок грохнулась и неподвижна осталась. Выдохся слабенький яд, и восстал Дихлофосси, Недоуменно вращая окрест очесами. Видит — лежит вся в крови Сколопендра младая, Меч же в руке; и, решив, что мертва Сколопендра, Вмиг Дихлофос на высокую башню взобрался, И, от великого горя умом помутившись, Бросился, смерти желая себе, прямо с башни, И полетел, ускоряясь, к земле с оглушительным свистом, Воздух буравя своей головою могучей. Свист от паденья его исходил преизрядный, Гнул он дубы вековые и птиц заставлял разлетаться. В панике птицы метались, крича заполошно, И улететь поскорее оттуда стремились, Думая, будто уж звезды на грешную землю Падают, света конец неминучий собой знаменуя. Свист сей тотчас пробудил Сколопендру младую, Томные очи она разлепила небрежно, И увидала, как шмякнулся оземь любимый, И ощутила, как мелко земля задрожала. Встала с земли Сколопендра, кряхтя и шатаясь, Руки простерла любимому вслед, и, полшага Сделав нетвердой ногой, чувств лишилась, В обморочном состояньи на клумбу упала. Но не погиб в столкновеньи с землей Дихлофос боговидный. На деревянную крышу сарая свалившись, И разнеся ее в щепки главою могучей, Мягко упал он на грабли садовые, даже Не пострадав при паденьи телесно, всего лишь Пара царапин осталась на теле героя. На ноги встав и древесную пыль отряхнувши, И отчихавшись со вкусом, герой из сарая Вышел, и тут же на клумбу наткнулся, Где недвижима лежала его Сколопендра, Бледная вся, и змея не спеша выползала Злобно шипя, из-под стройного торса девицы. Вмиг ухватил Дихлофосси змею, и приставил Пасть смертоносную, полную яда, к груди своей страстной, К месту, где сердце горячее бьется, исправно Кровь перекачивая по всему организму. И укусила змея Дихлофоса, и пал он, Ибо не мыслил он жизни без Сколопендриты. Обморок быстро прошел, и очнулась девица. Очи отверзши и голову вбок повернувши, Рядом с собой Дихлофоса она увидала, Тут же на клумбе лежащего, а вокруг шеи, Плотно змея обвилась; и картина такая Ввергла в глухую тоску сколопендрину душу. Думая, что Дихлофоса змея укусила, И что покинул навеки возлюбленный землю, Резво помчалась к пруду изменившемся ликом Сколопендрита, в отчаяньи смутном надеясь Броситься в воду, чтоб волны сомкнулись над нею, Чтоб пузыри на поверхность прощальные всплыли, Булькнули, лопнули и моментально исчезли, Тихой и ровной навечно воды гладь оставив…

Когда последний аккорд сладкозвучных струн растаял в зачарованной тишине, женская половина аудитории взорвалась аплодисментами. И даже суровые мужи, украшенные боевыми шрамами, украдкой смахивали что-то с опущенных глаз рукавами кожаных камзолов.

— Какая неистовая любовь!.. — позабыв все обиды вечера, пылко взяла за руку чародея Крида. — Какая высокая страсть!.. Как жаль, что такое случается только в песнях!..

— Это… моя любимая баллада. Тоже, — осторожно выговорил маг и встревоженно уставился на соседку — не сказал ли он снова, не зная сам, чего-нибудь не то.

Но и на этот раз он угадал с ответом, и восторженная графинюшка пылко заключила его в горячие объятия и чмокнула в щечку.

— Ах, Эссельте!.. Я обожаю тебя!..

За весь вечер волшебник не замечал, что в зале пиров, оказывается, слишком сильно натоплено.

Руки Агафона помимо его же агафоновой воли сомкнулись вокруг талии девушки, а из уст вырвались искренние слова:

— Ты мне тоже нравишься, Крида!..

— Вот она — волшебная сила искусства! — поучительно поднял палец к покрытому росписью потолку граф Бриггстский из-за плеча герцога. — Красота спасет мир!.. А-а… Кхм. Неужели это я сказал? Хмммм… Надо же… Об этом надо пофилософствовать!..

— Чушь и ерунда, — угрюмо и тихо, словно удар кинжала, прозвучало вдруг справа, и чародей застыл, точно пронзенный ледяной иглой. — Если любишь того, кто погиб, надо не сопли размазывать, а хоронить и мстить. Хоронить и мстить. Но ни один пустоголовый скудоумный поэтишка никогда не поймет этого.

— Вы… о чем это, герцог? — неохотно вывернулся из смущенно разомкнувшихся нежных ручек Агафон.

— Когда-нибудь узнаешь, — отстраненно, как на чужую, глянул искоса на него Морхольт и медленно отвернулся.

«Надеюсь, что никогда», — кисло подумал маг и снова безответственно повернулся в сторону отмякшей и потеплевшей соседки слева.

— А скажите, милая Крида… — начал было он, но тут парадная дверь распахнулась, и почти бегом в зал ворвался человек в пропыленной черной кожаной куртке с гербом Руаданов на рукаве и груди.

Гости снова примолкли.

Под скрежет зубовный графа, гонец, топоча по натертому мастикой паркету подкованными сапогами, подбежал к первому рыцарю и опустился перед ним на колено. Эффектным и хорошо отрепетированным жестом он вырвал из-за пазухи тугой свиток и протянул своему господину.