Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов

Забавно.

Сильные мира сего обожают ставить на победителей. Это позволяет им ассоциировать себя с чужим успехом. Его ставка — это не азарт, а знак.

Он не просто поверил в меня, он публично, пусть и в узком кругу, признал мою силу, поставив на кон свои деньги. Теперь в его глазах я был не просто безымянным лекарем, а «его» лекарем.

Ценным активом.

Я молча открыл планшет и пробежался по записям. Сомов, надо отдать ему должное, действовал быстро и грамотно: назначил бета-блокаторы для урежения ритма, антикоагулянты для профилактики тромбов. Стандартная, но эффективная неотложная терапия.

— Анализы на гормоны щитовидной железы готовы… — вслух зачитал я, не поднимая глаз от карты.

— Да, пришли утром, — граф кивнул на тумбочку, где лежал одинокий бланк. Пациентам их приносили в распечатанном виде.

Я же открыл бланк на планшете.

Цифры не просто говорили — они кричали. Уровень тироксина превышал норму в десятки раз. Его щитовидка работала как ядерный реактор в аварийном режиме, выбрасывая в кровь тонны гормонов и заставляя сердце биться на пределе человеческих возможностей.

— Итак, — я сел в кресло напротив него, создавая атмосферу доверительной, но серьёзной беседы. — Диагноз, который я предполагал, полностью подтвердился. У вас пароксизмальная мерцательная аритмия на фоне тиреотоксикоза. Говоря проще, ваша щитовидная железа, образно говоря, сошла с ума и работает как взбесившийся паровой котёл. Она отравляет ваш организм избытком гормонов, а сердце просто не справляется с такой чудовищной нагрузкой.

— И что же делать, доктор? — в его голосе не было страха, только деловой интерес. Он привык решать проблемы, а не паниковать.

— Неотложное лечение, которое снимет симптомы, Пётр Александрович уже назначил, и весьма грамотно, — сказал я, доставая из кармана свой рабочий планшет. — Теперь нужно устранить первопричину. Я назначаю вам тиреостатики — это препараты, которые химически притормозят вашу щитовидную железу, заставят её сбавить обороты.

Мои пальцы быстро забегали по сенсорному экрану, внося назначения прямо в электронную карту пациента.

— Тирозол, начнём с тридцати миллиграммов в сутки, — произнёс я, нажимая кнопку «подтвердить». — Также переведём вас с инъекций гепарина на таблетированный варфарин, это удобнее. Назначение уже ушло на сестринский пост, через полчаса вам принесут первую дозу.

Я убрал планшет.

Тирозол, варфарин… Простые химические соединения. Но несколько нажатий на экран, и они становились инструментами тонкой настройки его организма.

Я мог замедлить его, ускорить, стабилизировать. Его жизнь, его самочувствие теперь напрямую зависели от нескольких строк кода, отправленных мной в систему.

Любой организм — это биологическая машина. Только у лекарей и некромантов была сила им управлять.

— Эффект наступит не сразу, — продолжал я объяснять. — Примерно через две-три недели вы почувствуете значительное улучшение. Но это единственный способ решить проблему в корне, а не просто латать дыры.

— Что-то ещё? — граф внимательно слушал, впитывая каждое слово.

— Да, — я отложил ручку и посмотрел ему прямо в глаза. — Полный, абсолютный покой. Ваше сиятельство, поймите, сейчас ваше сердце — это натянутая до предела струна. Любой стресс, любое сильное волнение, любые важные переговоры могут спровоцировать новый, возможно, фатальный приступ.

— Легко сказать «полный покой», — мрачно усмехнулся граф. — Моя империя не управляет сама собой.

— Придётся делегировать полномочия, — жёстко ответил я. — Хотя бы на месяц. А также полностью исключить все стимуляторы: крепкий чай, кофе, любой алкоголь. И самое главное…

Я сделал паузу, давая ему время осознать безнадёжность его положения. Подвёл его к краю пропасти, показав, что все эти таблетки и капельницы — лишь временные, хлипкие подпорки.

— И самое главное, — повторил я уже тише. — Мы должны найти вашу дочь. Пока этот источник постоянного, ежедневного стресса не будет устранён, любое лечение останется временной мерой. Ваше сердце, граф, не успокоится, пока не успокоится ваша душа.

Я перестал быть врачом. Я замкнул его физическое выживание на решении его главной эмоциональной проблемы.

Граф резко выпрямился в кресле, его лицо окаменело.

— Да где ж её найдёшь-то⁈ — в его голосе прорвалось отчаяние, которое он так тщательно скрывал за маской властности. — Сбежала, паршивка! Опозорила весь род! Если б я только знал, где она… Я за одну только информацию о её местонахождении награду назначил — сто тысяч рублей!

Сто тысяч.

Вот она, цена его отчаяния. Он выложил на стол свой главный козырь, признавая своё полное бессилие. Я снова выдержал паузу, позволяя этой сумме повиснуть в стерильной тишине палаты. Теперь мой ход.

— А что, если я скажу, — мой голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но в этой тишине он прогремел как выстрел, — что смогу её найти?

Граф замер.

Он изучал меня долгим, пронзительным взглядом, пытаясь понять, не блефую ли я. Я спокойно выдержал его взгляд. Потом уголки его губ медленно, очень медленно, поползли вверх, и он улыбнулся.

Шах и мат. Партия была сыграна.

— Тогда, доктор Пирогов, — произнёс он, и в его голосе снова зазвучал металл властителя, — эти сто тысяч будут ваши. И моя вечная благодарность в придачу.

— Принято, — холодно и коротко ответил я.

Сто тысяч. Сделка заключена.

Я мысленно поставил галочку напротив этого пункта в своём плане и, чтобы показать, что разговор окончен, вернулся к работе со своим планшетом.

Эмоции — удел слабых. Сильные оперируют фактами и ресурсами. Я начал вносить в электронную карту графа пометки о его состоянии и только что назначенном лечении.

В палате повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным постукиванием моих пальцев по сенсорному экрану.

И вдруг в этой тишине раздался его голос. Тихий, невнятный, как будто он говорил сам с собой:

— Надо же… Ушёл… и даже не попрощался…

Я замер. Что за бред он несёт? Старческая деменция? Побочный эффект от бета-блокаторов? Я медленно поднял голову от планшета.

— Я всё ещё здесь, ваше сиятельство.

Граф медленно повернул голову в мою сторону. На его лице промелькнуло облегчение.

— А, и правда… здесь… — он моргнул раз, другой.

И тут его лицо исказилось.

Облегчение сменилось сначала недоумением, а затем — чистым, животным ужасом. Его глаза расширились, он