Вернуть Боярство 23 - Максим Мамаев
Ну и, разумеется, как минимум Залесского и Титова ни тон, ни поведение Императрицы тоже ничуть не обманули. Во первых, они в силу специфики своей работы регулярно имели дело с куда более умелыми и маститыми лжецами, до которых Александре Федоровной было очень далеко, а во вторых — они по долгу службы доподлинно знали, что именно за дела она поворачивала с торговыми гильдиями пришлых, особенно бывших земляков британцев. И были в курсе, что Александра Федоровна прекрасно отдавала себе отчет в том, что именно делает и какие у её дел последствия для России.
Впрочем, следовало отметить — хоть первая половина этой жаркой и была ложью, но вторая была вполне искренней. Несмотря ни на что Императрица была матерью, и тревога за вот уже полгода находящегося в плену сына была абсолютно искренней.
И поэтому женщина, смирив гордыню, стояла сейчас перед презираемым ею в глубине души мужем и использовала извечное женское оружие, давление на эмоции и чувство жалости. Правда, в данном случае подобное имело мало шансов на успех… Хотя, говоря по совести — с Николаем Третьим подобный подход был обречен на провал в любом случае, даже если бы всё сказанное его супругой было правдой. Император не признавал ни жалости, ни сострадания, ни милосердия в принципе, его сердце не способны были тронуть никакие людские трагедии. Скорее наоборот — подобное его забавляло… Что, как правило, не сулило ничего хорошего тем, кто пытался манипулировать им через эмоции.
Вот только всю жизнь пренебрегавшая супругом Императрица, считавшая его бесхребетным ничтожеством, плохо знала Николая. Пусть он внезапно и оказался отнюдь не таким глупцом, каким он старательно прикидывался десятилетиями, но характер… Александра Федоровна всё ещё видела в нем того же бабника, не способного упустить случай потешить своё эго показным великодушием и щедростью к женщинам, коими он прежде обожал кичиться, словно павлин яркими перьями хвоста.
— И все равно, сударыня, никак не могу взять в толк, чего именно вы от меня хотите? — насмешливо поднял бровь Николай. — Наш сын, возжаждав воинской славы, с вашей, Александра Федоровна, помощью выбил себе место в войске, отправляющемся на наши северные границы. Там он, пользуясь своим происхождением, постоянно лез в дела, кои были далеко за рамками его знаний и компетенций — в управление войсками. Человек, что никогда не увлекался боевой магией, не уделял внимания опытным наставникам, что в свое время пытались обучать его тактике и стратегии, постоянно сбегая с их уроков, со сворой своих недоумков-прихлебателей, безбожной лестью лишивших его всяких остатков рассудительности, возомнил себя не иначе как Скопиным-Шуйским, а то и Суворовым… И даже после того, как старик Солдатов, упокой Творец его душу, навел войсках порядок, умудрился не угомониться и нарушить приказ! Далеко не в последнюю очередь шведы той викторией обязаны нашему оболтусу… Не ослушайся он и его люди приказов, и дело ограничилось бы обычным, пусть и чувствительным поражением. Мы сохранили бы войска, технику, артиллерию, боевых магов… Да и «Ярослав Мудрый» жалко — один из лучших тяжелых линкоров, из числа новейших, четырех лет не прошло, как он верфь покинул… А теперь он в руках врагов. Уж простите, государыня, но мальчишка полностью заслужил свою участь. Как по мне, он ещё очень легко отделался! Пусть теперь посидит в плену, подумает над ошибками — глядишь, ума наберется.
— Ваше Величество, супруг мой — мы ведь говорим о нашем сыне! О нашем с вами сыне, родной крови! — даже слегка пошатнулась волшебница. — Он в плену у гнусных чернокнижников! И даже хуже — демонологов! Под угрозой даже не столько его жизнь, а сама душа нашего сына! Как вы можете быть столь бессердечны? Даже неразумный зверь защищает своих детей, Ваше Величество!
— Ну, я, к счастью, зверь вполне себе разумный, — хмыкнул в ответ Император. — И вообще — вы же сами неоднократно рассказывали, что в детстве были любимицей своей бабушки, королевы Елизаветы. Вы с юности поддерживаете с ней переписку — так напишите старушке, пусть похлопочет о безопасности парня. В конце концов, она тоже его родня.
Императрице очень, очень хотелось дать выход бушующим в груди чувствам. Сорваться на крик, высказать в лицо самодовольно ухмыляющемуся мужчине всё, что она о нем думает, обругать последними словами, запустить прямо в нос небольшую, но тяжелую фигурку из чистого золота, так удобно стоящую на краешке стола… Но она не позволила ни единой капле гнева отразиться на её лице.
Как же оскорбительно, как отвратительно было ей стоять и унижаться на глазах посторонних! Прилюдно, можно сказать, втаптывать в грязь своё достоинство Императрицы, ибо принимать её тет-а-тет Император отказывался вот уже два месяца. И даже не пытался придумывать отговорок и оправданий своему демонстративному нежеланию видеть свою, вообще-то, законную супругу! И тот факт, что она сама прежде годами старалась избегать его и ограничивалась лишь ситуациями, когда обратное требовалось по протоколу. Или если ей бывало что-то нужно от него… Но это не оправдывало наглого, хамовитого мужлана, по недоразумению Богов и Судьбы оказавшемуся монархом!
— Мой государь, я… — начала было снова женщина, но тут атмосфера в комнате поменялась столь резко, что она умолкла на полуслове.
Обычно светло-карие, радужки глаз Николая Третьего внезапно стали ярко-лиловыми, начав излучать слабое свечение. Издевательская полуухмылка исчезла, будто её стерли, черты лица чуть заострились, расслабленная прежде поза сменилась напряженной.
Сдерживаемая прежде, неощутимая аура Великого Мага вырвалась наружу, хлынула бурным паводком во все стороны, девятым океанским валом затопив комнату. Впрочем, на этом она не остановилась и накрыла собой целиком весь мобильный дворец-резиденцию, в которой с комфортом, почти не уступающими удобством и роскошью обитал правитель Российской Империи. Будь в нем контингент слуг или даже магов низких рангов, все они сейчас лишились бы сознания, но даже так — цесаревичу и Императрице, Высшему и Архимагу, пришлось несладко, особенно в первые мгновения.
Голова реинкарнатора резко повернулась на девяносто градусов, ровно в сторону юго-востока. Несколько секунд царила полная, абсолютная тишина, нарушаемая лишь едва слышным гудением — чародей разом пустил в ход такое количество силы, что расходуемая мана даже сумела вызвать физические звуки.
Несколько долгих, напряженных секунд спустя губы Императора тронула… Нет, это не было улыбкой. Не ухмылкой или усмешкой, отнюдь. Все присутствующие, глядя на своего сюзерена, ощутили, как по их спинам побежали мурашки.
На губах волшебника застыл жуткий, нечеловеческий оскал, исказивший его лицо до
