Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов
Я обвёл кружком центральное, главное звено.
— А причина, господа, проста и изящна в своей редкости. Надпочечники этой женщины перестали работать. Полностью. Они не вырабатывают жизненно важные гормоны — альдостерон, который удерживает натрий в организме, и, самое главное, кортизол, который поддерживает сосудистый тонус и уровень глюкозы в стрессовых ситуациях.
Я повернулся к замершей аудитории.
— Низкий натрий, высокий калий, сосудистый коллапс и нулевой кортизол — это не сепсис, господа. Это — острая надпочечниковая недостаточность. Классический, как из учебника, аддисонический криз. А та «грязная», бронзовая кожа, которую вы все проигнорировали, сочтя её просто «плохим цветом лица» — это патогномоничная, то есть характерная только для этой болезни, гиперпигментация. Признак хронической надпочечниковой недостаточности, которая сегодня, на фоне какого-то стресса, перешла в острую, смертельную фазу.
Я положил маркер и посмотрел прямо на Волконского, который стоял белый как стена.
— Ей не нужны ваши антибиотики и диализ, Михаил. Ей нужна одна-единственная, дешёвая, как аспирин, ампула гидрокортизона. Введите ей сто миллиграммов внутривенно, струйно. И через пятнадцать минут она откроет глаза. Через час сможет говорить. А через сутки будет абсолютно здорова. Это всё.
В смотровой стояла мёртвая тишина. Даже Нюхль, дремавший невидимым на подоконнике, теперь сидел, внимательно наблюдая за этой развязкой. Волконский был уничтожен. Публично. Профессионально. И окончательно.
Он долго молчал, его взгляд был прикован к цифрам на экране. Затем он медленно, очень медленно повернулся к медсестре.
— Вводите гидрокортизон, — его голос был тихим, но твёрдым. — Сто миллиграммов. Внутривенно. Немедленно.
Медсестра бросилась выполнять приказ. Все взгляды — мой, Волконского, Решетова, толпы за дверью — были прикованы к монитору, на котором продолжали гореть удручающие цифры.
Минута. Две. Пять… Ничего.
Я видел, как на лице Волконского начала зарождаться злорадная, торжествующая ухмылка.
И тут… цифры дрогнули.
Они поползли вверх. Медленно, неуверенно, но вверх. Семьдесят на пятьдесят… Восемьдесят на пятьдесят пять… Девяносто на шестьдесят…
На десятой минуте веки пациентки дрогнули. На двенадцатой она открыла глаза. На пятнадцатой сфокусировала взгляд на белом потолке и прошептала своё первое, осмысленное слово:
— Где… где я?
И в этот момент толпа за дверью взорвалась. Это были не просто аплодисменты. Это был рёв. Кто-то свистел, кто-то кричал «Браво!»
Фёдор, растолкав всех, ворвался в кабинет и, подхватив меня, принялся трясти за плечи.
— Ты сделал это! Свят, ты чёртов гений! Мы богаты! Я куплю себе новый телефон!
Я посмотрел через плечо Фёдора на Волконского.
Он стоял бледный, как полотно. Вся его спесь, вся его аристократическая самоуверенность испарились без следа, оставив после себя только пустоту и раздавленное, уничтоженное самолюбие. Он открывал и закрывал рот, как рыба, но слова не шли.
Решетов подошёл ко мне. Он смотрел на меня с нескрываемым шоком, смешанным с глубоким профессиональным уважением.
— Это было… — он с трудом подыскивал слова. — Это было блестяще, Пирогов. Просто блестяще. Признаю своё поражение. Аддисонический криз — такая редкость…
— Редкость для тех, кто не умеет смотреть, доктор, — бросил я небольшую ядовитую шпильку. — Её бронзовая гиперпигментация буквально кричала о диагнозе. Нужно было просто увидеть, а не слепо следовать протоколам.
Решетов кивнул и пожал мою руку.
— Поздравляю, Пирогов, — сказал он. — Вы не просто выиграли дуэль. Вы сегодня преподали всем нам, и мне в том числе, урок настоящей, думающей диагностики. Михаил, — он повернулся к проигравшему, — жду вас в своём кабинете. Немедленно. Нам нужно очень серьёзно обсудить ваше… дальнейшее будущее.
Волконский, как пришибленный, побрёл к выходу. У самых дверей он обернулся и посмотрел на меня взглядом, полным чистой, дистиллированной ненависти. Победителя не судят. Я ответил ему спокойным, холодным взглядом. Да пребудет с тобой Тьма!
Толпа начала расходиться, возбуждённо обсуждая увиденное. Многие подходили, чтобы поздравить, пожать руку. Я принимал поздравления с вежливой, чуть усталой улыбкой, но все мои мысли были уже далеко.
Дуэль выиграна. Репутация укреплена. Враг повержен и, скорее всего, будет изгнан. И самое главное — сегодня я снова спас жизнь. Сосуд отозвался мощным, горячим приливом, наполняясь драгоценной, концентрированной Живой.
Я заглянул в свой расширенный Сосуд. Сейчас он был заполнен на четверть. Пятьдесят три процента, если быть точным.
Ординаторская гудела, как растревоженный улей. Собрались все: Сомов, Варя, Оля и даже Костик.
Но это был не гул профессионального обсуждения или врачебного консилиума. Это был шум биржи в момент закрытия торгов. Возбуждённый гул людей, только что сорвавших куш.
Я вошёл в комнату и оказался в эпицентре праздника. Формально — моего. По сути же — праздника денег. Они отмечали не мою победу над редкой, почти неуловимой болезнью, а свою собственную — победу их ставок.
Забавно. Жадность — куда более сильный объединяющий фактор, чем профессиональная солидарность.
— А вот и он! Виновник торжества и финансового благополучия! — голос Фёдора перекрыл общий гул, когда он буквально ворвался в ординаторскую,
Он не просто вошёл, он как вихрь взобрался на свободный стул, а с него — на стол, оказавшись на импровизированной сцене. В одной руке он держал потрёпанный список, в другой — толстую пачку хрустящих купюр, которой он обмахивался, как веером.
— Господа! Мадамы! Коллеги! — театрально провозгласил он, наслаждаясь всеобщим вниманием. — Попрошу тишины! Начинается самая приятная часть любой дуэли — раздача трофеев!
Фёдор был в своей стихии. Простой, открытый парень, который искренне радовался не столько деньгам, сколько возможности устроить это маленькое шоу и осчастливить окружающих.
В его радости, в отличие от остальных, не было второго дна. Пожалуй, единственный человек в этой комнате, чья благодарность была чистой, не замутнённой расчётом.
Он спрыгнул со стола, картинно плюхнулся в кресло заведующего и выложил перед собой несколько заранее подписанных конвертов.
— Итак, начнём церемонию награждения! — он откашлялся, как заправский конферансье. — Сомов Пётр Александрович! Четыре с половиной тысячи рублей чистого выигрыша при ставке в полторы! Прошу!
Наш заведующий терапией, не меняя своего вечно спокойного выражения лица, подошёл к столу и забрал свой конверт. Он небрежно сунул его в карман дорогого пиджака и кивнул мне.
— Спасибо, Пирогов. Хорошая работа.
В его «хорошая работа» я отчётливо слышал «хорошая инвестиция». Он не благодарил меня, он фиксировал прибыль. В его
